Filiastra – падчерица или незаконная дочь. Infans – младенец, не умеющий говорить, без различия пола. Mater – женщина, вышедшая замуж, чтобы иметь детей; сложное слово materfamilias или производное matrona обозначают ее социальный статус, даже если она не родная мать детей в семье; ласковое уменьшительное matercula – мамочка. Matertera (вторая мать) – тетка по матери. Mulier – женщина; часто в сочетании с бранным эпитетом или бранное само по себе (еще хуже производное muliercula); может также быть парным к maritus (муж) или, в биологическом смысле, к vir (мужчина). Noverca – мачеха, вторая жена вдовца (от novus – новый). Privigna – падчерица (рожденная не там, где другие дети). Puella (женский род от puer) – девочка, вышедшая из младенчества (infantia) и не вступившая в отрочество (adolescentia) или же до наступления юности (iuventus); девка. Sobrina – кузина со стороны матери или вообще двоюродная сестра. Socrus – первоначально свекровь, затем также и теща. Одного корня с soror – родственница по женской линии, преимущественно сестра. Virgo – девушка, не знавшая мужчины. Vitrix – мачеха (во избежание неприятного и неприличного noverca), от vitricus – муж женщины, имеющей детей от другого брака. Uxor – законная супруга, взятая, чтобы иметь детей, так что тесть сможет именоваться дедом ; по одной из предложенных этимологий, она, так сказать, «импортируется» в новую семью, «наращивает» ее (другая возможная этимология), становясь матерью и кормилицей (mater) ребенка.
Богатство этого словаря показывает, сколь различные роли играла женщина в жизни рим-ского общества.
Источники молчат.

Истории женщин в античности не писали – есть разве что несколько женоненавистниче-ских текстов вроде стихов Симонида или VI сатиры Ювенала. Вот отчего мы, историки, вынуж-дены обращаться к самым разнообразным источникам: произведениям искусства, надгробиям, похвальным и храмовым надписям, ремесленным клеймам, предвыборным призывам, правовым документам, монетам, речам, письмам, биографиям, сатирам, историческим трактатам. Богатство источников заманчиво, но и обманчиво. Что, собственно, там можно найти о женщинах?

Так существуют ли источники, позволяющие современному историку дать подлинную картину, воссоздать статистику? Об архивных материалах приходится только мечтать. За исключением нескольких архивов, избежавших гибели благодаря каким-то особым обстоятельствам (например, в Помпеях, британской Виндоланде, в Египте), документы этого типа не сохранились. Папирусы и надписи  дают большой объем чрезвычайно интересных сведений, но и ставят особые проблемы. Важнее всего – подчеркнем это, – что данные документы иногда писались самими женщинами. Во всех остальных источниках до нас дошла лишь информация, исходящая от мужчин: даже суждения, которые кажутся женскими или приписаны женщинам, всего лишь вложены мужчинами в их уста. Но письма, контракты, расписки на папирусе и восковых табличках нередко писаны женской рукой или выводят на сцену реально существовавших женщин из самых разных слоев общества. Религиозные посвящения, публичные восхваления, клейма на кирпиче и свинце, граффити позволяют нам прямо прикоснуться к фактам и подлинным чувствам. Но трудность в том, что сведения, содержащиеся в этих документах, носят фрагментарный характер: требуется упорядочить и выявить огромную массу взаимодополняющих элементов. Трудность и в том, что некоторые памятники, вполне возможно, дают нам уже препарированную действительность. Что такое посмертная похвала, даже самая краткая: фикция или чувство, выражает ли она то, что принято выражать в таких случаях, или неподдельную скорбь? Точно так же одни похвальные надписи на цоколях статуй искренне восхваляют достоинства щедрой благодетельницы, а другие лишь воспроизводят стандартные образцы обязательной благодарности.
Наконец, информация, которую дают археология и история искусства, дополняет общую картину, но и тут вновь и вновь возникают трудности интерпретации. Произведения искусства и предметы обихода побывали в руках женщин, но содержащиеся в них сведения как нельзя более фрагментарны, а использование их произвольно. Портреты, статуи, рельефы – это образы, которые надо еще вписать в определенный контекст. Что мы, собственно, видим? Что за женщина здесь изображена? Детали одежды или прическа – несомненно, объективные факты, но что можно сказать об изображении влюбленной парочки, заботливой матери или смеющегося ласкового ребенка? Портретное и словесное изображение подобны надписям и столь же трудны для толкования: они соответствуют друг другу и говорят нам о общепринятых образцах, которые должны отражать какую-то конкретную реальность. Поэтому иллюстрации в этой книге мы приводим не для удовольствия: это такие же источники, на которые мы можем ссылаться и указывать, – так же, как и многочисленные отрывки из латинских и древнегреческих авторов, переведенные нами, чтобы прямо представить собранную информацию, предоставив читателю судить о нашем мировоззрении, то есть субъективном взгляде.
В самом деле, как столько веков спустя рассказать о том, что находилось между пережива-емой реальностью и образом, который предстает перед нами в текстах и в памятниках? Осто-рожность требует не принимать буквально любой отрывок, находящийся в нашем распоряжении, любой источник, какого бы рода он ни был, приводить на суд строжайшей критики. Но полной объективности не бывает, любые документальные сведения подлежат интерпретации: историк должен это признать, хотя и стараться избегать произвольных выводов.

После битвы при Акции войны разрешились установлением империи Августа и принесли новые земли: Египет, Иллирию. Таким образом, возникла новая форма государства, основанная на личной власти вначале принцепса – юридически первого из граждан, а затем и официально «господина» (dominus), тоталитарная, но миролюбивая. Она позволила на два столетия установить мир – впрочем, более чем относительный – и почти полностью завершить завоева-ния (Британия, Мавритания, Дакия). Тогда же началась новая политика – политика интеграции провинциальных жителей, постепенно превратившая Империю в единую «страну». В 212 г. до н. э. эти перемены были закреплены дарованием римского гражданства всем свободным жителям.
Эти четыре столетия – от Сципиона Африканского до Каракаллы – и будут рамками наше-го повествования, так как они дают картину эволюции ментальности при относительно стабиль-ных, при всех оговорках, социальных условиях. Далее следует III в. н. э. – переходный период, наполненный кризисами и вторжениями варваров, многочисленными политическими проблемами, в последней четверти столетия разрешившимися созданием нового государственного устройства Диоклетианом. Это опять новый мир. В этом мире на торный путь выйдут христиане. Первые отцы Церкви, повлиявшие на литературу, относятся к эпохе Северов. И это – еще одна причина для того, чтобы ограничить нашу задачу указанными рамками. Много столетий было отмечено чертами и традициями язычества, оставлявшими женщине если не первостепенную, то необходимую роль в жизни. Перемены, связанные с христианством, означают становление новой цивилизации, что прекрасно выявили недавние работы А. Арджавы и Г. Натана .

Итак, в центре нашего исследования – собственно Рим, Urbs , на протяжении всего этого периода бывший центром политической власти, его аванпорт Остия и область Помпей в Кампа-нии. Наши героини жили, как правило, в этих трех городах.

Рим

На протяжении двух последних столетий Республики Рим начал приобретать облик, из-вестный нам сейчас. Именно тогда его население резко выросло, достигнув миллиона жителей, главным образом за счет притока уроженцев других италийских городов и увеличения числа рабов. Для этих людей нужно было строить жилье, и тогда появились целые кварталы «инсул» – многоэтажных домов для сдачи квартир внаем, в отличие от «господских домов» (domus), кото-рыми владел господин (dominus) – обширных одноэтажных жилищ на одну семью. Политиче-ская борьба внутри правящего класса толкала к постройке многочисленных престижных обще-ственных зданий на форуме (в зоне политической жизни). К тому времени форумы стали очень длинными, почти прямоугольными площадями. Один из них располагался на Капитолии (в религиозной зоне), причем в одном из его торцов стоял Табулярий – построенное в 78 г. до н. э. государственное архивохранилище, – а другой на Марсовом поле (в военной зоне), и там в 52 г. до н. э. Помпей якобы для нужд богослужения как притвор храма Венеры построил первый постоянный, «из твердого камня» театр. Вскоре он стал местом любовных свиданий, как и выстроенный в том же году деревянный амфитеатр Куриона.
Юлий Цезарь, изменив политический строй Рима, желал изменить и его пространственную организацию, задумав даже отвести русло Тибра. Его убийство не дало осуществиться этим проектам, но он успел построить новую курию, ораторскую трибуну, прозванную «рострами», так как ее украшали носы кораблей, и базилику, освященную уже Августом в 12 г. до н. э.  на месте прежней Семпрониевой базилики, возведенной, в свою очередь, на месте торговых лавок.

На долю мраморного Рима, который, по словам Августа, он оставил после себя, досталось немало невзгод. Особенно важные перемены в облике Города связаны с пожарами. В пожаре 64 г.  н. э. одни обвиняли Нерона, другие – христиан. В любом случае благодаря этому страш-ному событию стала возможной постройка гигантского императорского дворца, за его роскошь прозванного Domus aureus – «Золотой дом», а в Городе, чтобы препятствовать распространению огня, с тех пор избегали построек со смежными стенами и из легковоспламеняющихся материа-лов.
Все это не помешало гибели Капитолия в 69 г. н. э. и вновь его же вместе с Марсовым по-лем – в 80-м. Дурная память о Нероне заставила снести его дворец, а на этом месте построить амфитеатр Флавиев, известный под названием Колизей, строительство которого началось при Веспасиане, термы Тита и Храм Мира. Рядом с дворцом Тиберия Домициан там же, на Палатине, выстроил новый императорский дворец, до конца III в. н. э. остававшийся официальной резиденцией императоров.
В 123 г. при Адриане было предписано клеймить кирпичи именами консулов этого года, что дает историкам бесценный эпиграфический материал. Тогда же построили или перестроили Пантеон, храмы Венеры и Ромы, мавзолей новой династии (впоследствии замок Святого Анге-ла). Реконструировали и дворец на Палатине, выстроили новые жилые кварталы. Пожар квартала вокруг Храма Мира в конце правления Коммода, согласно Галену, способствовал упадку античной словесности (кроме того, погибли его собственные книги и лекарственный склад): «Я не хочу говорить об иных причинах, но назову две из числа событий, недавно случившихся в Риме.

Тяжелее всего в этом огромном для того времени мегаполисе была проблема транспорта и трафика. В иные часы заторы становились невыносимыми. Никакие правительственные меры не помогали. Пешеходы толкались в тесной толпе. Никто не уступал дорогу ни друг другу, ни носилкам, в которых обычно передвигались богачи, ни наемным портшезам (sella gestatoria), чуть более разворотливым, потому что их несли всего два носильщика, ни страшно стучащим повозкам с громко вопящими возницами. Прибавьте сюда же блеяние и мычание скота, крики школьных учителей, клики торговцев вразнос, стук кузнечных молотов. В таком шуме жить было тяжело, а спать тем, кто не имел большого дома, – невозможно. Кроме того, хотя ночью не было заторов и становилось потише, зато пустынные и недостаточно освещенные улицы были небезопасны: из дома практически нельзя было выйти без факельщика. Но и тогда приходилось остерегаться проституток, беззастенчиво пристававших к клиентам, буйных пьяниц, воров и злых шутников. Таким, согласно Светонию  и Тациту , был Нерон: надев шлем или колпак, чтобы его не узнали, он ходил из кабака в кабак, для забавы колотил прохожих, ломал двери лавок и грабил их, а награбленное продавал с торгов. Эти порочные увеселения продолжались, пока его не ранили и не узнали по кровавому следу: он уже не мог продолжать свои преступные похождения без охраны солдат или гладиаторов, а это ему нравилось гораздо меньше.
Под руку развеселившемуся Нерону попадался не всякий, но всякому приходилось опа-саться еще более глупого приключения: как бы на голову не вылили ведро помоев или ночной горшок. Несмотря на все усилия местных властей, Город оставался грязным. Гален, говоря о ка-чествах разной рыбы, вынужден был признать, что «наихудшая водится в устьях рек, куда сли-вают стоки из нужников, кухонь, бань, где стирают одежду, полотно и все, что следует мыть и чистить в городах, на них стоящих, особенно многолюдных <…>. Мурены же всего хуже в усть-ях рек наподобие той, что течет через Рим» . Можно представить себе, какая вонь стояла летом на берегу Тибра, а с ней мешался запах из кухонь и кожевенных мастерских.

Остия и Помпеи.
Километрах в двадцати от Рима по Остийской дороге, в устье Тибра, находились «гавань и прилегающий к ней город по имени Остия»  (от слова ostium – устье) – военный, а затем и тор-говый аванпорт Рима, пристань для поездок на курорты вроде Путеол и Бай; его судьбы неотде-лимы от судеб столицы. Остия не была административным центром, являясь торговым и ремес-ленным городом, деятельным и трудолюбивым. Его населял, если позволителен такой анахронизм, средний класс, что дает нам материалы, превосходно дополняющие источники из Рима, являвшегося резиденцией правительства и императорского двора. Естественная гавань, без которой было невозможно снабжение столицы продовольствием, после расширения империи быстро стала тесной. В 42 г. н. э. Клавдий начал строительство искусственной гавани на правом берегу реки, довольно далеко от моря. Работы продолжались долго, и лишь Нерон в 54 г. открыл эти пристани. Вскоре и их стало мало, что вызвало новое строительство при Траяне (100–106), в том числе шестиугольного водоема – ныне одного из самых поэтичных памятников античности. Новый порт так и не стал настоящим городом и не заменил Остию – она только расширилась и украсилась, в ней появились водопровод и отряд вигилий. Площадь, ныне называемая Площадью корпораций, – центр городской торговли, – дома самого разного типа, лавки, храмы официальных и экзотических культов, склады, надгробия трех главных некрополей дают незаменимую источниковедческую базу для изучения повседневной жизни.
Наконец, Помпеи – самнитский город, завоеванный Римом в IV в. до н. э. – был единственным в своей области, остававшимся верным Риму во время войны с Ганнибалом. Зато Помпеи приняли активное участие в бурных событиях Союзнической войны, в 89 г. до н. э. были осаждены и взяты Суллой. В наказание там была основана сулланская колония, что полностью изменило систему управления, состав населения и жизнь Помпей. Так началась их краткая жизнь в качестве римского города, продолжавшаяся до гибели под пеплом Везувия 24 августа 79 г. н. э.

На практике начиная со II в. до н. э. законы принимались на другом народном собрании – трибутных комициях, где граждане делились по трибам (племенам), а те определялись по месту происхождения. Первый, богатейший из классов держал в руках бразды правления: во-первых, потому что из его представителей состояла почти половина центурий, во-вторых, потому что из его верхнего слоя (восемнадцати всаднических центурий) отбирались кандидаты на государ-ственные посты.
Экономической базой богатства этих граждан была в первую очередь земля, а для тех, кто желал стать магистратами, по окончании же срока должности сенаторами – даже исключительно земля. Другие, также землевладельцы, вкладывавшие деньги в банковское дело, заморскую тор-говлю, бравшие на откуп государственные поставки и налоги, составляли второй слой римской аристократии – всадников. В то время, с которого начинаем рассматривать историю римских женщин, как раз начало складываться различие между сенаторским и всадническим сословиями, поскольку со времени Гракхов всадникам отводились особые функции, в частности, в судебной сфере. Зато другое различие – между патрициями и плебеями – свое значение в основном утра-тило. Некогда патриции обладали политической властью, а плебеи долго вели ожесточенную борьбу за участие в управлении государством. Теперь она завершилась: с 367 г. до н. э. один из консулов обязательно должен был принадлежать к числу плебеев, а с 287 г. до н. э. решения плебса приобретали силу закона . Таким образом, в сенат входили и патриции, и плебеи – соци-альный статус превратился в почетное звание (исключая некоторые жреческие должности, например, великих фламинов), и с ним никак не связаны тенденции политической борьбы. Эта борьба, пронизывавшая гражданские и законодательные перипетии того времени, шла между большинством сенаторов – «оптиматами» (поскольку они сами считали себя «добрыми мужа-ми», viri boni)  и «популярами» – прогрессистами и популистами, защищавшими интересы и суверенитет всего народа.

Низшие слои общества и рабы

Бо́льшая часть торговавших в Риме и других городах не принадлежала ни к категории бо-гатых дельцов, ни даже к тем слоям, из которых пополнялась элита на местах. Вместе с ремес-ленниками они составляли многочисленную группу, но это не был «средний класс» в современ-ном смысле слова. Среди них многие были вольноотпущенниками, к чему мы еще вернемся. На деле мелких торговцев (negotiatores и mercatores) следует объединить с мелкими землевладель-цами: это были низшие цензовые классы, из которых рекрутировались легионеры, что и было для небогатого человека основной государственной службой. Между прочим, помимо того что этот общественный слой нес немалые потери в ходе оборонительных и захватнических войн, италийские крестьяне сильно страдали от конкуренции из-за моря, а рабский труд мешал жить поденщикам. Обеднение и ослабление крестьянства наряду с его бегством в Город – одна из ос-новных черт двух последних веков Республики. Многие влились в массу «пролетариев» – тех, от кого государство ожидало лишь потомства (proles). Они не несли воинской повинности и не платили налогов, зато, чтобы уравновесить права и обязанности, составляли центурию вне клас-сов – capite censi («сочтенные по головам»). Для решения этой проблемы предлагались два пути, каждый из которых порождал новые трудности: аграрные законы, позволявшие раздавать наде-лы общественной земли (ager publicus) и возвращать в деревню городских безработных, и воен-ная реформа, позволявшая пролетариям заниматься воинским ремеслом. Преимущества были очевидны, но и недостатки велики. Изъятие земли у тех, кому она уже была выделена или сдана в аренду, порождало гражданские смуты в Риме и экономические неурядицы в Италии, которые стали причиной требований, прозвучавших в ходе Союзнической войны. Профессионализация же легионов повлекла за собой усиление личной власти военачальников и поставила проблему пенсий ветеранам, решенную, если это можно назвать решением, созданием колоний в Италии и провинциях.