Подобные мнения, во многом основанные на предположениях, в действительности восходят к углубленным исследованиям швейцарского ученого Бахофена. Пока преобладала моммзеновская школа мысли, Бахофен долго оставался в почти полном забвении, но сейчас он снова пользуется всеобщим признанием. В своей важной работе «Легенда о Танакиль – исследование влияния Востока на Рим и Италию» он пытается доказать, что в древней Италии владычеству сильной отцовской власти предшествовало состояние полного матриархата, представленного в основном у этрусков. Он полагает, что исключительное развитие патриархата, который представляет собой преобладающий тип законных взаимоотношений в исторический период, происходило повсеместно, являясь громадным и несравненным достижением цивилизации. На с. 22 своего основного труда «Право матери» Бахофен выделяет три этапа в развитии брака: примитивный этап – неразборчивые сексуальные связи; средний этап – брак с доминированием жены; последний и наивысший этап – брак с доминированием мужа. Он пишет: «Принцип брака и принцип авторитета в семье, подкрепляющий брак, является частью духовного ius civile (гражданского законодательства). Это переходный этап. Наконец, за этим этапом следует наивысший этап – чисто духовный авторитет отца, посредством которого жена подчинена мужу, и все значение матери переходит к отцу. Это высочайший тип законодательства, который был развит римлянами в наиболее чистом виде. Нигде больше идеал potestas (власти) над женой и детьми не достиг столь полной завершенности; и также нигде больше соответствующий идеал единой политической imperium (верховной власти) не преследовался столь сознательно и настойчиво». Бахофен добавляет: «ius naturale (естественный закон) древних времен – не умозрительная философская конструкция, какой ius naturale стал в более позднюю эпоху. Это историческое событие, реальный этап цивилизации, более древний, чем чисто политический статусный закон, – это выражение древнейших религиозных идеалов, свидетельство о ступени в развитии человечества… Но предназначение человека состоит в том, чтобы бросать новые и новые вызовы законам действительности, в преодолении материальной стороны своей природы, которая связывает его с животным миром, и в подъеме к более высокой и чистой жизни. Римляне изгнали из своих законов физический и материалистический взгляды на человеческие взаимоотношения более последовательно, чем другие народы; Рим с самого начала строился на политическом аспекте imperium; в сознательной приверженности этому аспекту Рим видел свое предназначение…»

После этих вступительных замечаний опишем брак, каким он был в Риме в исторические времена.
До 445 года до н. э. официальный брак (iustae nuptiae) мог быть заключен только между патрициями – членами правящего класса. Между патрициями и плебеями не существовало connubium, то есть не было таких брачных отношений, которые могли быть признаны в гражданском суде. Позже историки напишут, будто бы злобные децемвиры первыми наложили запрет на браки между патрициями и плебеями (Цицерон. О государстве, ii, 37). Но на самом деле запрет этот входил в число старых законов, которые до того соблюдались только по обычаю, а в 445 году до н. э. были зафиксированы на так называемых Двенадцати таблицах. Впоследствии, после длительной и тяжелой классовой борьбы, запрет был отменен трибуном Канулеем.
В данной связи было бы интересно упомянуть историю Виргинии. Вероятно, за этим сказанием не лежит никаких исторических фактов, но она любопытна с точки зрения своего влияния на литературу (например, «Эмилию Галотти» Лессинга). Приведем сказание так, как его рассказывает Дионисий Галикарнасский, – этот вариант менее известен, чем другие (Дионисий Галикарнасский. Римские древности, xi, 28):
«Жил плебей по имени Луций Виргиний. Он был одним из лучших воинов в Риме и командовал центурией в одном из пяти легионов, участвовавших в Эквинской кампании. У него была дочь Виргиния, самая прекрасная девушка в Риме, обрученная с бывшим трибуном Луцием. (Луций был сыном Ицилия, который ввел должность трибунов и первым ее занимал.) Аппий Клавдий, глава Совета Десяти, увидел девушку, когда она занималась в школе – в то время школы для детей размещались вокруг форума, – и был потрясен ее красотой, ибо она была уже во вполне зрелом возрасте. И без того порабощенный страстью, он еще сильнее разжигал ее, снова и снова проходя мимо школы. Жениться на девушке он не мог, потому что она была обручена с другим и сам он был женат; кроме того, он презирал плебеев и считал позором взять плебейку в жены; да и брак такой запрещался тем самым законом, который он лично внес в Двенадцать таблиц. Поэтому он попытался сперва соблазнить ее деньгами. У нее не было матери, и Аппий непрерывно присылал людей к женщине, воспитавшей ее. Он передал этой женщине много денег и обещал дать больше. Своим слугам он запретил называть женщине имя влюбленного в девушку, велел лишь передать, что он – один из тех, которые могут погубить или спасти любого. Однако он не преуспел и узнал лишь, что девушку стерегут еще тщательнее, чем прежде.

После того как Марк Клавдий изложил свое дело, против него выступил с длинной речью дядя девушки. Он сказал, что лишь тогда, когда девушка достигла брачного возраста и ее красота стала очевидной, объявился истец со своим бессовестно наглым иском, который к тому же печется не о своей пользе, а о другом человеке, готовом на удовлетворение любых своих желаний, не считаясь ни с чем. Что же касается иска, он сказал, что отец девушки ответит на него, когда вернется домой из военного похода; сам же дядя девушки заявит формальный встречный иск на обладание девушкой и предпримет необходимые юридические шаги.
Эта речь пробудила в публике сочувствие. Но Аппий Клавдий хитроумно ответил: «Я хорошо знаю закон о залогах за людей, которые объявлены рабами, – он запрещает претендентам на владение этими людьми содержать их у себя до рассмотрения дела. И я не отменю мной же введенный закон. Вот каково мое решение. По этому делу встречный иск заявили два человека, дядя и отец. Если бы они оба присутствовали, девушку до рассмотрения дела надо было бы отдать на попечение отца. Однако, так как он отсутствует, я постановляю отдать девушку ее владельцу, а ему выставить надежных поручителей, что он приведет ее в суд, когда вернется ее отец. Что же до поручителей и честного и внимательного рассмотрения дела, Нумиторий, я уделю большое внимание всем этим вопросам. А пока же отдай девушку».

Рассказ кончается свержением тиранов-децемвиров, но нам это уже не интересно. Неизвестно, основана ли эта история на факте или является выдумкой, иллюстрирующей свержение тиранов, главное, что в ней отражается растущее у обывателей чувство собственного достоинства и их ненависть к касте благородных, ведущих себя тиранически, в данном случае особенно в связи с браком. Аппий считает ниже своего достоинства вступать в законный брак с девушкой из низшего класса и по этой причине решается на описанное выше преступление; Виргиний же – обыватель, гордый принадлежностью к своему классу и отказывающийся терпеть беззаконие, предпочитая убить дочь, чем позволить ей вступить в позорный, по его мнению, союз с членом другого сословия – к тому же сословия, чьи привилегии он больше не может признавать.
Если мы хотим понять сущность законного брака в Риме (iustum matrimonium), то сперва нужно провести разницу между браками, в которых женщина переходит «под руку» (in manum) супруга, и теми, в которых это не происходит. Что означает эта фраза? Вот что: в девичестве женщина, как и все дети, находится под властью отца. Ее отец имеет над ней patria potestas. Если она выходит замуж за человека, «под чью руку» переходит, это означает, что она уходит из-под власти отца и оказывается под властью (manus) мужа. Если она выходит замуж sine in manum conuentione (не подпадая под власть мужа), она остается под властью отца или его юридического представителя – на практике муж не получает прав на ее собственность. В поздние эпохи, в связи с постепенной эмансипацией римских женщин, независимость от мужей в смысле имущественных прав была для них преимуществом; соответственно, они старались избегать браков, в которых бы переходили в manus своих мужей.

Описывать ритуалы подробно нет необходимости: главным среди них было жертвоприношение, которое производил верховный жрец (pontifex maximus) и жрец Юпитера (flamen Dialis) в присутствии десяти свидетелей. Содержание некоторых ритуалов сейчас уже почти невозможно расшифровать. Бахофен интерпретирует церемонию такого брака в книге «Легенда о Танакиль». В более поздние времена эта форма брака оставалась обязательной для родителей некоторых жрецов, но становилась все более обременительной (Тацит. Анналы, iv, 16). Разумеется, это была старейшая и самая аристократическая форма брака; первоначально она являлась обязательным видом брака для патрициев и просуществовала долгое время наряду с более простыми и менее церемониальными формами.
Отношение других видов брака к старейшему confarreatio остается темой дискуссий. В наше время в целом принято, что вторая форма (coemptio) первоначально применялась для браков среди простонародья, поскольку плебеям аристократический confarreatio был недоступен. Признанный авторитет в области права, Карлова в своей книге об истории римского права предполагает, что coemptio восходит к временам Сервия и было введено как законная форма брака для плебеев. Сперва брак через coemptio не требовал от жены (если она была плебейкой) входить в семью (gens) мужа. Это возбуждало недовольство среди простолюдинов, в результате чего закон трибуна Канулея юридически приравнял coemptio к confarreatio. Но последний продолжал существовать в качестве привилегии патрицианского класса.

Юридически церемония coemptio представляла собой шуточную покупку: муж покупал жену за символическую сумму. Приставка co подчеркивает, что муж получал власть над женой как над родственницей, равной ему по положению (Карлова). Но если жена передает себя под власть мужа – она не пассивная фигура в церемонии, а ее активная участница.
Брак посредством coemptio был самой распространенной формой в позднюю эпоху. Мы знаем, что confarreatio был архаическим обычаем и вышел из употребления из-за своей чрезмерной усложненности. Юрист Гай говорит, что в его дни брак посредством usus был упразднен, частично законодательно, а частично по обычаю («Институции», i, III).
В задачу нашего труда не входит более подробное рассмотрение взаимосвязи этих трех форм брака. Однако ясно, что ритуалы, совершавшиеся при всех трех формах, были почти идентичны. Решение, какие именно ритуалы выполнять, принимали бракосочетающиеся стороны. Современные ученые (см., напр.: Рейтценштайн. Указ. соч. и др.) считают, что церемонии при coemptio и usus произошли от церемонии, использовавшейся при браке confarreatio, и являются всего лишь ее разновидностями. Попробуем дать краткую сводку самых распространенных ритуалов, какими они сохранились в описаниях свидетелей.

По словам Цицерона («О дивинации», i, 16, 28), брак начинался с гаданий, проводившихся рано утром; в древние времена гадали по полету птиц, а позже по внутренностям священной жертвы. Тем временем собирались гости, и им официально объявляли результат гаданий. Затем заключался свадебный контракт в присутствии десяти свидетелей – хотя это было необязательно (Цицерон. Цит. по Квинтилиану, v, 11, 32). После этого жених и невеста торжественно заявляли, что согласны вступить в брак. При бракосочетании по типу confarreatio или coemptio невеста говорила: «Quando ti, Caius, ego, Caia»[7] – формула, смысл которой стал предметом многих споров и которая, согласно Рейтценштайну, означает: «Если ты отец семьи, то я буду ее матерью». Эти слова, очевидно, подразумевали, что жена готова и желает войти под manus мужа и таким образом вступить в его семью (gens). После этого заявления молодоженов подводили друг к другу, и pronuba соединяла их руки (pronuba обыкновенно была замужней женщиной, символизировавшей богиню Юнону. У Клавдиана (ix, 284) сама Венера появляется как pronuba, соединяя руки невесты и жениха). После этого важнейшего момента церемонии новобрачные шли к жертвеннику, чтобы лично принести главную жертву. Не следует путать эту жертву с той, что приносилась рано утром. В древнейшие времена она состояла из фруктов и упомянутого выше пирога – в соответствии с правилами confarreatio; позже жертвой было животное, обычно свинья или бычок. Во время жертвоприношения невеста и жених сидели на двух стульях, связанных друг с другом овечьей шкурой. Auspex nuptiarum, или, при confarreatio, присутствующий жрец, читал слова молитвы, и новобрачные повторяли их, обходя вокруг жертвенника. Потом следовали поздравления и пожелания новобрачным, а затем пир (напр., Ювенал, ii, 119).

Когда процессия достигала дома мужа, обычай требовал, чтобы жена смазала дверные косяки жиром или маслом и обвязала их шерстяными нитями. Затем муж переносил жену через порог, потому что коснуться порога считалось для новобрачной плохой приметой. Оказавшись внутри, жена совершала обряд вступления во владение огнем и водой: вместе с мужем она зажигала новый очаг, а затем ее окропляли водой. Тем самым она получала разрешение делить домашнюю и религиозную жизнь с мужем.
Финал свадьбы сопровождался несколькими священными обрядами. Pronuba готовила брачное ложе и давала невесте все необходимые указания. Сама невеста молилась Юноне Виргинензис и Цинции, богине, которой посвящалось развязывание пояса. Муж снимал с жены пояс, и она садилась (вероятно, голая) на фаллос бога плодородия по имени Мутун-Тутун. В древнейшие времена первый половой акт, вероятно, проходил в присутствии свидетелей. Возможно, первоначально с невестой совокуплялись друзья мужа. Согласно Бахофену, это был пережиток свободной проституции, предшествовавшей свадьбе в первобытную эпоху: «Естественные и физические законы чужеродны и даже противоположны брачным узам. Поэтому женщина, вступающая в брак, должна искупить свою вину перед Матерью-Природой и пройти через этап свободной проституции, в ходе которой она достигает брачного целомудрия через предварительное распутство». В более поздние времена друзья мужа бросали орехи в спальню новобрачных. Наконец, следует заметить, что половому акту молодоженов покровительствовал ряд божеств, чьи имена свидетельствуют, что они представляли различные моменты полового акта.

Возможно, нам удастся найти достоверное описание римской супружеской жизни, из которого мы сумеем получить достаточно точное представление о ней. Такое описание следует искать у Дионисия Галикарнасского: «Ромул не позволил ни мужу привлекать жену к суду за измену или неверность, ни жену – мужа за плохое обращение или несправедливый развод. Он никак не определил размер приданого, которое должна приносить жена или которое должно возвращаться ей. Он не издал никаких подобных законов, кроме одного – который оказался подходящим во всех случаях. Закон гласит: «Жена, соединенная с мужем священными обрядами, должна разделять с ним все имущество и все ритуалы». Хотя Дионисий говорит о законе, введенном Ромулом, его замечание не противоречит предположению, что римский брак (в древнейшие времена, имеющие хоть какое-то значение для истории) отличался простотой и регулировался лишь несгибаемой patria potestas. Но современному разуму трудно увидеть что-нибудь выдающееся или благородное в жизни древнеримской женщины, которая проходила в узких рамках непреложных обычаев и жесткого подчинения, а ее идеалом была austeritas (благородная суровость). Жизнь римской женщины, хоть и нравственно безупречная, «была лишена изящества, которым обладали греческие женщины, и не имела того жизнерадостного очарования, которое приносит счастье мужу» (Беккер-Марквардт). Сенека справедливо пишет, что во времена 1-й Пунической войны «нескромность считалась не пороком, а кошмаром».
Кроме того, римлянка, происходившая из богатой или знатной семьи, имела репутацию высокомерной, надменной и властной женщины, что являлось обычной темой для шуток в римской комедии. Римской матроне жилось достаточно привольно: ей не приходилось готовить и делать черную работу. Она лишь пряла и ткала со служанками, вела домашнее хозяйство и воспитывала маленьких детей. У римлян (в отличие от греков) не было специальных помещений, где женщина вела жизнь затворницы, скрытую от глаз всех, кроме других женщин и немногих родственников-мужчин. Она ела вместе с мужем, сидя рядом с ним за столом. Однако ей запрещалось пить вино – древняя римская мораль считала это проступком, достойным смерти.