Гней Помпеи. Мрамор. Глиптотека Новый Карлсберг
Как человек умный и хорошо владеющий собой, Цезарь не был бессмысленно жестоким. Своих врагов он охотнее прощал, чем убивал. По свидетельству римского историка Аммиана Марцеллина, Цезарь не раз говаривал, что «воспоминание о жестокости – это плохая подпора в старости» (Амм. Марц. XXIX. 2, 18). Едва ли Цезарь был от природы мягким человеком, скорее напротив, но он всегда умел держать себя достойно и не давал злым чувствам овладеть собой: он никогда не был рабом своих страстей, а был господином своей души и своего тела.
Вернувшись в Рим, Цезарь стал прилагать все усилия к тому, чтобы сделаться человеком заметным; это требовало больших денег, и он влез в долги.
«В Риме Цезарь, благодаря своим красноречивым защитительным речам в судах, добился блестящих успехов, а своей вежливостью и ласковой обходительностью стяжал любовь простого народа, ибо он был более внимателен к каждому, чем можно было ожидать в его возрасте. Да и его обеды, пиры и вообще блестящий образ жизни содействовали постепенному росту его влияния в государстве. Цицерон, кажется, был первым, кто считал подозрительной и внушающей опасения деятельность Цезаря, внешне спокойную, подобно гладкому морю, и распознал в этом человеке смелый и решительный характер, скрывающийся под маской ласковости и веселости. Он говорил, что во всех помыслах и образе действий Цезаря он усматривает стремление к захвату власти. «Но, – добавлял он, – когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он изящно почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя» (Плут. Цез. IV). Цезарь, однако, твердо шел именно к этой цели; он считал, что сможет ниспровергнуть аристократический республиканский строй, опираясь на широкие массы плебеев. Поэтому Цезарь не жалел расходов и еще глубже погружался в долги, но ублажал плебс.

Рассказывают, что когда Цезарь перевалил через Альпы и проезжал мимо бедного городка с крайне немногочисленным варварским населением, его приятели спросили со смехом: «Неужели и здесь есть соперничество из за должностей, споры о первенстве, раздоры среди знати?» – «Что касается меня, – ответил им Цезарь с полной серьезностью, – то я предпочел бы здесь быть первым, чем в Риме вторым» (Плут. Цез. XI).
Великое преимущество правителя провинции заключалось в том, что в его распоряжении были войска.
Пребывание Юлия Цезаря в Испании, хотя пробыл он там всего год, сильно продвинуло его на пути к захвату власти в Риме. В Испании Цезарь стяжал военную славу, разбогател, щедро одарил воинов и был провозглашен ими императором. Слово «император» в республиканском Риме обозначало высший почетный военный титул, который формально не давал его обладателю никаких особых привилегий в смысле власти. Это почетное звание могло быть присвоено полководцу за победу на войне либо по постановлению римского сената, либо по самостоятельному решению воинов. В I в. до н. э. в Римской республике фактически хозяевами положения оказались императоры, то есть выдающиеся полководцы, в руках которых находилась лично им преданная армия.
Ежегодно в Риме справлялся ночной праздник Доброй Богини, на котором могли присутствовать только женщины. В начале декабря 62 г. до н. э. в доме Цезаря во время этого праздника произошел громкий скандал: одна из служанок обнаружила мужчину, переодетого в женское одеяние. Им оказался Публий Клодий, знатный молодой человек отчаянно авантюрного нрава; все решили, что он пробрался на праздник, чтобы насладиться преступной любовью с Помпеей, женой Цезаря. Римская общественность очень возмутилась этой проделкой и расценила ее как святотатство: Клодия отдали под суд.
Цезарь оказался в некрасивом положении обманутого супруга, дом которого к тому же осквернен святотатством. Ревнивцем Цезарь никогда не был, и эта сторона дела его мало беспокоила. Все было гораздо серьезнее, ибо затрагивало политику, что для Цезаря имело первостепенное значение. Клодий был не только легкомысленным волокитой. Этот юноша, обладавший кипучей энергией, играл заметную роль в общественной жизни и пользовался большой популярностью у плебса, поэтому Цезарю выгодно было иметь в нем друга, а не врага, зато противники Цезаря были бы очень рады принять Клодия в свои ряды.
Как всегда, Цезарь сумел сохранить самообладание; жену свою он виновной не признал, но спокойно развелся с нею (развод у римлян был очень простым делом; как люди здравомыслящие, они по этому поводу позорных судилищ не устраивали).

Ибо причиной последовавших гражданских войн была не вражда Цезаря и Помпея, как думает большинство, но в большей степени их дружба, когда они сначала соединились для уничтожения власти аристократии, а затем поднялись друг против друга» (Плут. Цез. XIII).
Так три самых могущественных человека в Риме заключили между собой тайный союз, триумвират (союз трех мужей), с целью ниспровержения власти аристократии и установления своей власти; чтобы упрочить этот тайный сговор, Цезарь выдал замуж свою единственную дочь Юлию за Гнея Помпея: хотя Помпею тогда было 46 лет, а Юлии только 23 года, брак их оказался счастливым. Сам Цезарь из деловых соображений немного позднее женился на Кальпурнии, дочери видного политического деятеля Пизона.
С помощью Помпея и Красса Цезарь был избран в консулы на 59 г. до н. э.
Два консула, ежегодно сменяемые, были высшими должностными лицами в Римской республике, в их руках находилась высшая исполнительная власть; высшая законодательная власть принадлежала народному собранию; высшим совещательным органом был сенат.
Вступив в должность консула, Цезарь смело сцепился с сенатом и дал ему основательно почувствовать, кто теперь стал подлинным хозяином Рима.
Цезарь намеренно предложил такие законопроекты, которые были весьма угодны плебсу, но были совсем не по душе сенату.
«В сенате все лучшие граждане высказались против, и Цезарь, который давно уже искал к тому повода, поклялся громогласно, что черствость и высокомерие сенаторов вынуждают его против его воли обратиться к народу для совместных действий. С этими словами он вышел на Форум. Здесь, поставив рядом с собой с одной стороны Помпея, с другой – Красса, он спросил, одобряют ли они предложенные законы. Когда они ответили утвердительно, Цезарь обратился к ним с просьбой помочь ему против тех, кто грозится противодействовать этим законопроектам с мечом в руке. Оба обещали ему свою поддержку, а Помпеи прибавил, что против поднявших мечи он выйдет не только с мечом, но и со щитом. Эти слова огорчили аристократов.
Бибул, коллега Цезаря по консульству, всеми силами противодействовал этим законопроектам; но так как он ничего не добился и даже рисковал быть убитым на Форуме, то заперся у себя дома и не появлялся до истечения срока должности» (Плут. Цез. XIV).
Помпеи вывел на Форум своих воинов, и законы, предложенные Цезарем, были одобрены. Стало ясно, что аристократия и сенат, который всегда был ее оплотом, утратили реальную власть в Римском государстве.
Пока Цезарь был консулом, значительная часть сенаторов вообще перестала приходить на заседания, а те немногие, которые присутствовали, в делах участия не принимали.
В заключение своего консульства Цезарь добился того, что Цицерон, его противник, был изгнан из Италии (впоследствии Цицерон вернулся, и Цезарь с ним помирился, ибо охотно прощал своих врагов).
В нарушение установленных правил в 58 г. до н. э. Цезарь получил в управление провинцию Галлию (юг современной Франции и север Италии) сроком не на один год, а на пять лет. В 55 г. до н. э. полномочия Цезаря были продлены еще на пять лет, тогда же Красе получил в управление Сирию, а Помпеи – Африку и Испанию.
Цезарь пробыл в Галлии около десяти лет. За это время он подчинил власти Рима значительную часть Галлии, завоевал более 800 селений, покорил 300 племен, сражался с 3 миллионами человек, в боях уничтожил миллион варваров, а миллион взял в плен.
Теперь в руках Цезаря оказались огромные материальные ресурсы. Войны принесли ему колоссальную добычу, а за спиной его стояло мощное войско, всецело ему преданное.
«Мужество и любовь к славе Цезарь сам взрастил и воспитал в своих воинах прежде всего тем, что щедро раздавал почести и подарки: он желал показать, что добытые в походах богатства копит не для себя, не для того, чтобы самому утопать в роскоши и наслаждениях, но хранит их как общее достояние и награду за воинские заслуги, оставляя за собой лишь право распределять награды между отличившимися. Вторым средством воспитания войска было то, что он сам добровольно бросался навстречу любой опасности и не отказывался переносить никакие трудности. Любовь к опасностям не вызывала удивления у тех, кто знал его честолюбие, но всех поражало, как он переносил лишения, которые, казалось, превосходили его физические силы, ибо он был слабого телосложения, с белой и нежной кожей, страдал головными болями и эпилепсией, первый припадок которой с ним случился в Испании. Однако он не использовал свою болезненность как предлог для изнеженной жизни, но, сделав средством исцеления военную службу, старался беспрестанными переходами, скудным питанием, постоянным пребыванием под открытым небом победить свою слабость и укрепить свое тело» (Плут. Цез. XVII).

Цезарь же прежде всего послал за своими войсками. Он всегда предпочитал действовать скорее страхом неожиданности и смелости, чем основательностью подготовки. Поэтому в столь великой войне он решил прежде всего совершить нападение с 5 тысячами человек и вовремя успеть захватить выгодное положение в Италии. Центурионов (военачальников) с небольшим отрядом наиболее храбрых воинов, переодетых в гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они проникли в Аримин (совр. Римини в Северной Италии) и внезапно захватили бы этот город, который является первым в Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь вечером под предлогом нездоровья ушел с ужина, покинув своих приближенных. Он сел на колесницу и направился в Аримин, а всадники следовали за ним на некотором расстоянии. Быстро доехав до реки, которая называется Рубикон и служит границей Италии, Цезарь остановился. Глядя на течение воды, он стоял в раздумье, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые последуют, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, приняв решение, Цезарь сказал своим спутникам: «Если я не перейду эту реку, друзья мои, то это будет началом бедствий для меня, а если перейду, то это станет началом бедствий для всех людей». Сказав это, он стремительно, как бы по вдохновению свыше, перешел через Рубикон, добавив: «Да будет жребий брошен!»
Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на рассвете захватил его и двинулся дальше, оставляя свои военные отряды на удобных позициях. Все окрестное население Цезарь старался привлечь на свою сторону либо силой, либо гуманным отношением. Повсюду началось паническое бегство в страхе и слезах. Никто толком ничего не знал, и все думали, что Цезарь идет с несметным войском» (Ann. Г. В. II, 34 35).
Свой путь к власти Цезарь начал, когда ему еще не было двадцати лет; он перешел Рубикон 10 января 49 г. до н. э., когда ему было уже за пятьдесят.
«После взятия Аримина как бы широко распахнулись ворота перед войною во всех странах и на всех морях, и вместе с границей провинции были нарушены и стерты все римские законы; казалось, что не только люди в ужасе мечутся по Италии, но и сами города, снявшись со своих мест, мчатся, враждуя друг с другом.
В самом Риме, который был затоплен потоком беженцев из окрестных городов и селений, власти не смогли поддержать порядка ни уговорами, ни приказами. И немногого недоставало, чтобы город сам себя не погубил в этом великом смятении и водовороте. Повсюду буйствовали противоборствующие страсти и неистовые волнения. Помпея, который был ошеломлен не менее других, теперь осаждали со всех сторон Помпеи бежал из Рима. Консулы бежали, не совершив даже обычных жертвоприношений перед дорогой; бежало и большинство сенаторов с такою поспешностью, что они захватывали с собой из своего имущества первое попавшееся под руку, словно имели дело с чужим добром. Были и такие, которые раньше горячо поддерживали Цезаря, а теперь, потеряв от ужаса способность рассуждать, без всякой необходимости дали себя увлечь этому потоку всеобщего бегства.
Но самым печальным зрелищем был вид города Рима, который накануне великой бури казался подобен кораблю с отчаявшимися кормчими, несущемуся по волнам и брошенному на произвол судьбы» (Плут Цез. ХХХШ ХХХГ7).
На пути к Риму Цезарь не творил никаких жестокостей, более того, он старался демонстрировать свою гуманность. Поэтому, когда он подошел к столице, паника улеглась, и он стал хозяином Италии без кровопролития.
«Цезарь нашел Рим в более спокойном состоянии, чем ожидал, и так как много сенаторов оказалось на месте, он обратился к ним с примирительной речью, предлагая отправить делегацию к Помпею, чтобы достигнуть соглашения на разумных условиях. Однако никто из них не принял этого предложения либо из страха перед Помпеем, которого они покинули в опасности, либо не доверяя Цезарю и считая его речь неискренней.
Народный трибун Метелл хотел воспрепятствовать Цезарю взять деньги из государственной казны и ссылался при этом на законы. Цезарь ответил ему: «Оружие и законы не уживаются друг с другом. Если ты недоволен моими действиями, то ступай прочь, ибо война не терпит никаких возражений. Когда же после заключения мира я отложу оружие в сторону, ты можешь появиться снова и ораторствовать перед народом. Уже тем, – добавил он, – что я тебе все это говорю, я поступаюсь моими правами: ведь и ты, и все мои враги, которых я здесь захватил, – все вы находитесь целиком в моей власти».

Цезарь, считая, что у него больше не осталось врагов, долгое время пробыл в Египте, взыскивая денежную контрибуцию и разбирая раздоры между Птолемеем и Клеопатрой» (Дион Касс. 42, 8 9).
В Риме не сразу поверили в победу Цезаря, но когда увидели перстень Помпея, присланный из Египта, то сразу предали память погибшего поруганию, а Цезаря безоговорочно признали своим повелителем.
«И началось тогда великое, можно сказать, состязание влиятельных лиц государства в стремлении превзойти друг друга лестью и щедростью почестей, предоставляемых голосованием Цезарю. Кликами и всем своим поведением они выказывали великое рвение, как будто Цезарь был здесь и все видел. Они сразу поэтому уверовали, что сами одаривают Цезаря, а не делают все это по необходимости.
Римляне разрешили Цезарю поступить со сторонниками Помпея так, как он хочет, не потому, чтобы у него не было этого права (он сам взял его), а чтобы была видимость законности его действий.
Под предлогом сложившейся в Африке обстановки (там находилась часть приверженцев Помпея) они в присутствии всех предоставили Цезарю право объявлять войну и заключать мир по своему усмотрению на случай, если он совсем не станет советоваться по этим вопросам ни с народом, ни с сенатом. Так или иначе это право было у него и раньше, поскольку он имел такую силу; все войны, которые он вел, за исключением немногих, он прекращал по собственному усмотрению. И все прочее мог он иметь, не считаясь с их волей, однако им хотелось казаться еще полноправными и независимыми гражданами, и все это они предоставили ему голосованием. Он получил то, что не было позволено никому. Все выборы должностных лиц, за исключением тех, которые происходили в собраниях плебеев, стали зависеть от него.
Итак, все было проголосовано и утверждено. Цезарь тотчас вступил в должность диктатора, хотя находился вне Италии, и назначил начальником конницы (высшая военная должность) Марка Антония, который еще не был претором (у римлян была принята определенная последовательность должностей). Консул утвердил это, хотя авгуры (жрецы) яростно протестовали, заявляя, что никому не полагаемся быть начальником конницы более шести месяцев. За это они подверглись жестоким насмешкам. В самом деле, зная о том, что Цезарь в нарушение всех традиций избран в диктаторы на год, они пустились в самые серьезные рассуждения по поводу должности начальника конницы» (Дион Касс. 42, 19 21).
В Египте Птолемей XIII и его сестра Клеопатра VII никакой реальной власти не имели. Они были еще очень молоды, и от их имени распоряжались враждующие между собой группировки жрецов. Когда Цезарь прибыл в Египет, верх держала партия Птолемея, а приверженцы царицы Клеопатры (в том числе и она сама) были даже изгнаны из Александрии.
Клеопатра попыталась найти в Цезаре защитника. Дион Кассий об этом пишет следующее:
«Сначала Клеопатра вела свою тяжбу с братом у Цезаря через других людей, но как только она разведала его натуру (был он сластолюбив в высшей степени и имел дело со многими разными женщинами, с кем попало), она написала ему, заявляя, что друзья ее предали и ей необходимо самой лично защищать свои интересы. Ибо была она прекраснейшей из женщин и находилась тогда в самом расцвете красоты. У нее был чудеснейший голос, и благодаря своему обаянию она умела разговаривать со всяким. Видеть и слышать ее было великое наслаждение, поэтому она и могла повергнуть любого: и человека хладнокровного, и немолодого. Цезаря она решила поразить этим обычным способом и возложила на свою красоту все надежды на достижение благоприятного исхода дела. Она попросила разрешения предстать пред его очами. Получив его, она красиво оделась, однако с таким расчетом, чтобы вид ее был преисполнен достоинства и вместе с тем вызывал бы сострадание. С таким замыслом она прибыла в Александрию и ночью тайно от Птолемея проникла во дворец.

Но Цезарь, получив известие о столь дерзком намерении Фарнака, бросил все свои египетские дела и с невероятной быстротой устремился против боспорского царя и встретился с его войсками у реки Зелы (в Малой Азии).
«Варвар, потрясенный и напуганный гораздо более быстротой Цезаря чем его войском, еще до встречи с ним несколько раз посылал вперед вестников с предложением избежать битвы на любых условиях. Среди прочего Фарнак ставил себе в особую заслугу то, что не принял сторону Помпея, и рассчитывал склонить Цезаря к миру, поскольку тот торопился в Италию и в Африку; он надеялся после ухода Цезаря снова легко взяться за войну.
Заподозрив это, Цезарь благосклонно принял первое и второе посольство, чтобы совсем неожиданно напасть на Фарнака, когда тот будет надеяться на мир. А когда прибыло третье посольство, Цезарь среди прочего стал обвинять Фарнака в том, что тот покинул благодетеля своего Помпея. Цезарь не стал медлить и в тот же день, как был, прямо с дороги вступил в схватку; некоторое время его теснила конница вместе с секиро носцами, а затем он победил с помощью тяжеловооруженной пехоты. Фарнака, бежавшего к морю и затем пытавшегося силой пробиться в Бос пор, задержали и убили.
Цезарь понимал, что победа эта не слишком выдающаяся, однако она была совсем не похожа на другие, потому что в один и тот же день и час он пришел, увидел и победил врага. Всю добычу, хотя она была велика, он отдал воинам» (Дион Касс. 42, 47 48).
О победе над Фарнаком Цезарь послал в Рим предельно лаконичное сообщение: «Пришел. Увидел. Победил». Он не считал нужным распространяться подробнее об этой скромной победе.
Из Малой Азии через Грецию Цезарь отправился в Рим, «собирая всюду под любым предлогом большие суммы денег. Одни деньги он брал под тем предлогом, что они были обещаны Помпею, а другие требовал сверх того, предъявляя еще какие то претензии. Цезарь делал это не по злобе, а потому, что расходы его были велики и ему предстояли еще большие траты на войско, триумфы и другие роскошества. Одним словом, он заботился о деньгах, говоря, что две вещи добывают, охраняют и расширяют власть: войска и деньги; и то и другое взаимозависимо, ведь войско держится на деньгах, а они добываются оружием, если не хватает одного, то вместе с ним исчезнет и другое. Так Цезарь всегда думал и говорил на эту тему. Однако он никому не причинил никакого зла. Он прибегал к займам не только у частных лиц, но и у городов. Займами он именовал те сборы денег, для которых не было иного приличного названия, взыскивал их не менее строго, чем те деньги, которые ему причитались, и не был намерен когда либо вернуть их. Он говорил, что израсходовал свое состояние ради государства и поэтому теперь прибегает к займам. По этой причине он, вернувшись в Рим, не стал отменять долгов, хотя плебс этого очень хотел; Цезарь говорил, что он сам много должен» (Дион Касс. 42, 49 50).

раз вы не захотели воевать вместе со мною, хотя вы еще крепки телом и можете выдержать войну до конца».
Цезарь, произнеся эту хитрую речь (в действительности он в них очень нуждался), наделил их всех земельными участками из общинных и частных владений в разных местах на очень большом расстоянии друг от друга' чтобы бывшие его воины не представляли опасности для местного населения и не были бы готовы взяться за мятеж, что могло бы случиться, если бы они жили в одном месте. Что касается причитающихся им денег, которые он сулил им перед каждым, так сказать, делом, то часть их он обещал выдать сразу, а часть – выплатить в скором времени с процентами.
Этими словами он до такой степени покорил их, что они утратили всякую наглость и даже преисполнились к нему благодарности.
Цезарь добавил: «Вы получили от меня все, ни одного из вас я не буду принуждать нести военную службу, если, однако, кто либо по своей воле захотел бы вместе со мной довершить оставшееся, того я охотно возьму назад». Услышав это, они весьма возрадовались, и все единодушно захотели снова взяться за войну.
Цезарь, отставив из них тех, которые как более умеренные могли бы прожить земледелием, остальных взял обратно к себе в войско. С ними он поступил так: особенно дерзких и способных сотворить большое зло он из Италии, дабы они не затеяли там мятежа, перевел в Африку и с удовольствием под разными предлогами использовал их в особо опасных делах; так он одновременно и от них избавился и ценою их жизни победил своих врагов. Он был человеколюбивейшим из людей и сделал очень много добра воинам и другим, но страшно ненавидел смутьянов и обуздывал их самым жестоким образом» (Дион Касс. 42, 52 54).

Первый сделался знаменитым благодаря мягкости и состраданию, второй пользовался уважением из за своей строгости. Цезарь снискал себе славу тем, что давал, помогал, прощал, Катон – тем, что ничего не дарил. В одном несчастные видели себе прибежище, в другом злодеи – свою гибель. Цезаря хвалили за обходительность, Катона – за твердость. Наконец, Цезарь взял себе за правило постоянно работать и непрерывно действовать; внимательно относясь к интересам друзей, он пренебрегал своими; ни в чем не отказывал, что было достойно подарка; для себя он жаждал высшего командования, армии, новой войны, где могла бы засверкать его доблесть. Катон, напротив, стремился к умеренности и нравственной чистоте, но больше всего его отличала присущая ему суровость. Он не любил состязаться богатствами с богатым, интригами с честолюбцем, но с энергичным человеком соревновался в храбрости, со скромным – в стыдливости, с нравственным – в воздержанности. Он предпочитал быть, а не казаться хорошим. Поэтому, чем меньше он искал славы, тем больше она сопутствовала ему» (Салл. Заг. Кат. LIV).
Узнав о самоубийстве Катона, Цезарь огорчился, сказав: «Ненавистна мне твоя смерть, Катон, потому что тебе ненавистно было принять от меня спасение» (Плут. Кат. LXXII). Вполне возможно, что Цезарь помиловал бы его. Сын Катона героически погиб в Греции в 42 г. до н. э. в битве при Филиппах, сражаясь с войсками последователей Цезаря. Дочь Катона была женой того Брута, который стал убийцей Цезаря и относительно которого у Цезаря были подозрения, что он его сын; после гибели Брута она покончила с собой.
Вернувшись в Рим из Африки, Цезарь справил три триумфа: египетский, понтийский и африканский – в честь победы над Египтом, над Фарнаком в Понте и над приверженцами Помпея в Северной Африке.
Последний триумф фактически был триумфом за победу в гражданской войне, поэтому Цезарь позаботился о том, чтобы придать ему более приличную внешность. Официально это был триумф в честь победы над Юбой, одним из царей Северной Африки.
«Сына царя Юбы, еще совсем маленького мальчика, вели в триумфальной процессии. Он попал в счастливейший плен, так как впоследствии, став взрослым, он из варвара нумидийца превратился в одного из самых ученых греческих писателей.
После триумфов Цезарь принялся раздавать воинам богатые подарки, а народу устраивал угощения и игры. На 22 тысячах столов было устроено угощение для всех граждан. Он устроил также игры: гладиаторские бои и морские сражения.
Затем была произведена перепись граждан. Вместо 320 тысяч человек, насчитывавшихся прежде, теперь оказалось налицо всего 150 тысяч. Такой урон принесли гражданские войны, столь значительную часть римского народа они истребили – и это еще не принимая в расчет бедствий, постигших остальную Италию и провинции!
После этого Цезарь был избран в четвертый раз консулом и затем отправился с войсками в Испанию против сыновей Помпея, которые, несмотря на свою молодость, собрали удивительно большую армию и проявили необходимую для полководцев отвагу, так что поставили Цезаря в крайне опасное положение. Большое сражение произошло около города Мунды (около совр. Кордовы). Цезарь, видя, что неприятель теснит его войско, которое сопротивляется слабо, закричал, пробегая сквозь ряды воинов, что если у них уже нет стыда и совести, то пусть они возьмут и выдадут его этим мальчишкам.
Осилить неприятелей Цезарю удалось лишь с большим трудом. Противник потерял свыше 30 тысяч человек; у Цезаря же пала тысяча самых лучших воинов. После сражения Цезарь сказал своим друзьям, что он часто сражался за победу, теперь же впервые сражался за жизнь.

Рим. Курия Юлия
Многочисленные успехи не были для деятельной натуры Цезаря основанием спокойно наслаждаться плодами трудов своих. Напротив, как бы воспламеняя и подстрекая его, они порождали планы еще более великих свершений в будущем и стремление к новой славе, как будто достигнутая его не удовлетворяла. Это было некое соревнование с самим собою, словно с соперником, и стремление будущими подвигами превзойти то, что уже было совершено.