Итак, Сульпиций, имея вооруженных сторонников и поддержку Мария, выдвинул свои законопроекты. Он намеревался вернуть тех, кто был изгнан по закону Вария, запретить любому сенатору иметь долг, превышающий 2 000 денариев, и распределить новых граждан и вольноотпущенников по всем трибам (11). Долгое время считалось, что долговой закон был направлен прежде всего против Суллы (12), который, как предполагалось, погряз в долгах. Такой взгляд был поставлен под сомнение Шацманом, что, возможно, и верно (13). Вряд ли Сулла не сумел отложить себе кое-какую сумму после всех тех кампаний, в которых он участвовал. Также считалось, что предложение перераспределить вольноотпущенников относится к более позднему этапу карьеры Сульпиция (14). Однако, как мне кажется, только что рассмотренное свидетельство об их присутствии в окружении Сульпиция предполагает, что и это предложение он внёс одновременно со всеми остальными. Учитывая, что Сульпицию предстояло столкнуться с жесткой оппозицией, имело смысл с самого начала заручиться поддержкой вольноотпущенников. Также из сообщения Аппиана (BC. I. 55) очевидно, что в это же время никаких предложений по вопросу о командовании в Митридатовой войной не было внесено, и этот факт считается общепринятым (15). И вправду, Аппиан — единственный источник, который ясно сообщает, что законопроект о командовании был предложен позже. И Ливий, и Плутарх едва ли заинтересованы в том, чтобы, давая полный список всех законов, ничего не сказать о разных сроках их обнародования, хотя оба, и об этом стоит упомянуть, помещают предложение о Митридатовой войне в конце своих списков (Liv. Per. 77; Plut. Sulla. 8. 5). Вальджильо (16), основываясь на этих двух последних свидетельствах и придавая им необоснованное в хронологическом отношении значение, полагает, что предложение по поводу командования в Митридатовой войне было поставлено на обсуждение одновременно с остальными и что оно вызвало последовавший затем мятеж. В этом, кажется, он ошибается. Как мы только что видели, сведения этих источников бесполезны в установлении хронологии законопроектов Сульпиция, и более того, как мы увидим, вовсе не предложения о командовании в Митридатовой войне вызвали насильственные действия.

Аппиан совершено точно указывает на то, что привело к мятежу. Как истинные Romani di Roma, каковыми они и были, «старые» граждане были оскорблены самой идеей распределения «новых» граждан по всем 35 трибам, и своё недовольство они выразили открыто, вступив в отчаянную схватку с «новыми» гражданами, чьи сопротивление и решимость, без сомнения, поддерживались присутствием личной армии Сульпиция (App. BC. I. 55). Вероятно, Сулла отсутствовал, когда Сульпиций впервые предложил свой проект. И хотя по lex Sempronia Сулла в качестве своей provincia уже получил должность главнокомандующего в Митридатовой войне, но он по-прежнему оставался в Италии, продолжая осаду Нолы, находившейся в руках мятежников (17). К этому времени Митридат уже вторгся в Азию (Vell. Pat. II. 18. 1), однако серьёзной угрозы ещё явно не ощущалось. Враги в Италии, очевидно, представляли большую опасность, чем враги в Азии.

Итак, Сулла вернулся в Рим. Поскольку приближался день заседания комиций, а мятеж всё более разгорался, консулы объявили неприсутственные дни (объявили запрет на общественную деятельность) (Vell. Pat. II. 18. 1). Эта мера сразу же породила два вопроса: почему они объявили неприсутственные дни и как они это сделали с точки зрения формальностей? Вряд ли консулы боялись того, что при открытом голосовании «старые» граждане одобрят законопроект Сульпиция. В конце концов, разве не они бунтовали именно против этого закона? Скорее, Сулла и Помпей опасались, что народ будут запугивать. И ещё один аргумент, подтверждающий достоверность рассказа о личной армии Сульпиция. Трибун должен был знать, что «старые» граждане добровольно не пропустят его закон. Поэтому ему придётся применить силу. Применение силы — это единственный способ, с помощью которого он мог добиться утверждения своего законопроекта комициями, и консулы явно опасались того, что в его распоряжении есть эта самая сила, которую он мог бы использовать. Поэтому, чтобы остановить Сульпиция, консулы объявили неприсутственные дни. Итак, из-за кажущегося противоречия между сообщениями Аппиана с одной стороны, и Плутарха — с другой (18), способ объявления неприсутственных дней стал предметом долгих споров — были ли они объявлены путём назначения Feriae  Imperativae или путём введения iustitium (19). Тем не менее проблема может иметь и более простое решение, чем до сих пор предлагалось. Аппиан сообщает нам, что ἀργίαι были объявлены ὁποῖον ἐν ταῖς ἑορταῖς εἴωθε γίγνεσθαι. Из последней фразы следует, что Аппиан, изучив этот особый римский обычай, попытался объяснить его своей греческой аудитории. И, если учесть сообщение Макробия (Sat. I. 16. 6), то всё это, вероятно, могло бы указывать на то, что, скорее всего, имелось в виду Feriae, а не iustitium. Консулы, осуществляя свои полномочия, объявили Feriae Imperativae, которые, как сообщает Аппиан, были праздничными днями, во время которых не может осуществляться никакая общественная деятельность (20). Плутарх, с другой стороны, говорит об ἀπραξίαι в упомянутых двух пассажах, и некоторые учёные полагают, что это означает iustitium. Но у нас есть веская причина сомневаться в этом. Отрывок из плутарховой биографии Суллы (8. 6) является единственным, приводимым в словаре Лиддл-Скотт-Джонса (LSJ) и Мэйсоном (21 )в подтверждение такого понимания значения ἀπραξίαι. И хотя сочинения Плутарха обладают многими достоинствами, знание тонкостей римской конституции к ним не относится. Даже если бы в нашем распоряжении были только эти два отрывка, мы с полным основанием могли бы заключить по причине их общей неконкретности, что Плутарх под ἀπραξίαι на самом деле имел ввиду iustitium, хотя в этом мы не можем быть уверены. Но когда у нас есть точное свидетельство Аппиана, определённо следует отдать предпочтение ему, а не неточной терминологии Плутарха. Из контекста Аппиана совершенно очевидно, что он имеет в виду; контекст биографии Плутарха никоим образом не проясняет значения этой фразы, и нам, стало быть, остаётся лишь гадать.

В самом деле, я хотел бы предложить забежать немного вперёд и попытаться сопоставить сведения этих двух авторов, предположив, что Плутарх под ἀπραξίαι на самом деле имел в виду Feriae. В конце концов, окажется, что у нас нет данных, свидетельствующих об употреблении слова ἀπραξίαι в значении iustitium, если не считать предположения о том, что оно могло бы это означать в тех двух отрывках, где оно употреблено столь неопределённо, что нельзя ничего сказать с уверенностью. Отсутствует контекст, в котором бы оно было употреблено как технический термин или в более точном смысле, чтобы позволить нам с уверенностью утверждать, что подразумевался именно iustitium. Тогда при условии, что точное значение у Плутарха довольно неопределённо, можно предположить следующее: этот автор, столкнувшись со сложным описанием Feriae, вероятно, заметил лишь  наиболее яркий и значительный признак этого явления, а именно прекращение всей публичной деятельности, и стал передавать этот признак словом ἀπραξίαι. У нас нет доказательств, как в случае с Аппианом, которые бы заставили нас поверить, что Плутарх до конца исследовал этот вопрос. В конечном счете, что действительно имело значение для Плутарха, это тот факт, что Сульпицию помешали провести его законопроекты с помощью приостановки общественной деятельности, а вовсе не технические детали того, как это было сделано. Таким образом, по всему, как мне кажется, мы должны предпочесть свидетельство Аппиана данным Плутарха. Если мы сочтём, что оба автора говорят о разных вещах, то и тогда нам следует предпочесть точное свидетельство Аппиана, а не лишённое конкретности сообщение Плутарха. С другой стороны, если мы допустим, что оба говорят об одном и том же, я буду отстаивать мнение, что мы должны всё равно обращаться к Аппиану, если нас интересует точность в деталях, поскольку изложение Плутарха неточно и неясно.

С другой стороны, есть очень серьёзные доводы в пользу того, что Сульпиций не отрешил от должности Помпея. Сульпиций использовал силу, чтобы отменить Feriae, но, вероятно, он счёл себя вправе это сделать, поскольку рассматривал объявление Feriae незаконным (App. BC. I. 56). И если это так, то существует огромная разница между применением силы для проталкивания законопроекта и открытым бесцеремонным и презрительным пренебрежением законом. Конечно, нет ничего незаконного в том, что Сульпиций отстранил Суллу от командования (33), и насколько можно судить, он не совершил больше никакого явно незаконного действия. Также можно заметить, что после этого упомянутого отрешения Помпея от должности, Помпей по-прежнему назывался συνάρχος (коллегой по консулату) Суллы без какого-либо намёка на утрату своего статуса (App. BC. I. 57; Plut. Sulla. 9. 7). Странно также то, что ни один из наших источников не упоминает об этом отрешении. Даже если принять в расчёт, что этот факт оказался в тени более значимого события — смещения Суллы, всё равно остаётся странным, что нет нигде больше упоминания об этом «преступлении» Сульпиция. И хотя общепринято, что argumentum ex silentio всегда таит в себе опасность, но вряд ли он имеет в данном случае хоть какое-то значение, особенно если всего лишь один источник упоминает отрешение от должности Помпея. Знакомство Плутарха с тем, как функционировала римская конституция, в лучшем случае смутно, поэтому нет ничего невероятного в том, что он неправильно понял информацию своего источника. Надо учитывать, что сам отрывок испорчен и существует множество его исправлений, которые показывают, насколько неточно то, о чём написал на самом деле наш автор. Следовательно, ещё труднее даже пытаться предполагать, что он имел в виду.

В конечном счёте лучше признать, что Сульпиций всё-таки не отрешил Помпея от консульства, поскольку наша информация по поводу акта такой значимости слишком двусмысленна и незначительна.

Возвращаясь к нашему повествованию, мы видим, что Сулла был вне себя от ярости, узнав о событиях в Риме. Он честно заключил соглашение с Марием и Сульпицием, сдержал слово, а теперь оказалось, что они нарушили данное ими обещание и умыли руки. Сулла был лишён своего назначения (provincia) и своей славы (gloria) людьми, нарушившими договор. Он, который добросовестно возвращал долги как друзьям, так и врагам (Plut. Mar. 38. 5), очевидно, находил такую ситуацию невыносимой. Он неохотно согласился на уступки с тем, чтобы получить убежище у своих врагов, лишь  для того, чтобы потом обнаружить, что они не оценили его усилий и что они готовы разрушить его карьеру. В таких обстоятельствах его трудно обвинить в том, что он пошёл по тому пути, по которому пошёл. И не только потому, что он с моральной точки зрения ощущал свою правоту, но и, как мы увидим далее, потому, что считал себя вправе так поступить (34).

Сулла немедленно созвал свои войска и поведал о совершённой по отношению к нему несправедливости. Он ничего конкретно не сказал о своих планах, но побуждал их повиноваться ему во всём. Солдаты в ответ с криком потребовали вести их на Рим (App. BC. I. 57; Plut. Mar. 35. 5). Но прежде, чем они собрались выступить, прибыли военные трибуны от Мария, чтобы возглавить армию и, соответственно, принять новую клятву на верность Марию. Воины Суллы забили посланцев камнями до смерти. Несомненно, именно в отместку за эти убийства Марий казнил некоторых друзей Суллы в Риме. Другие же сторонники Суллы, среди которых, очевидно, был и Помпей Руф, бежали из Рима в лагерь Суллы в поисках безопасности (35).

И хотя теперь Сулла мог не сомневаться в верности своих войск, он всё-таки не решался начать поход. Без сомнения, на него легла тяжёлым грузом мысль об опасности шага, который он готов был предпринять. И даже когда верный гаруспик Постумий объявил о благоприятных предзнаменованиях, Сулла по-прежнему колебался. И только, когда богиня Ма-Беллона явилась ему во сне и уверила его в том, что он истребит своих врагов, Сулла выступил на Рим (36). Многие из его сторонников не смогли этого перенести, поэтому они просто покинули его (Plut. Sulla. 9. 2).

Вторая трудность связана с интерпретацией упоминаемых посольств. Какое значение следует придать этим посольствам? Говоря просто, они являются свидетельством крайней враждебности сената, которую вызвал у него поход Суллы на Рим. Нет причин сомневаться, что сенаторы единодушно поддержали Суллу, когда он выступил против Сульпиция и его законопроектов (50), но у нас есть все основания полагать, что вряд ли сенат с одобрением смотрел на его поход на Рим. Мы уже видели жесткую реакцию командиров Суллы из нобилитета (nobiles), когда им предложили принять участие в этом беспрецедентном походе. И можно допустить, что сенаторы-нобили также будут негодовать, видя римского полководца, ведущего свою армию на Рим. Далее, они едва ли могли спокойно смотреть на то, что делал Сулла, к тому же без их санкции. Не было издано никакого постановления, никакого senatus consultum ultimum. Сулла действовал исключительно по своей инициативе. Итак, хотя, возможно, были и такие, кто поддерживал заслуженного консуляра М. Антония, предложившего разоружить и Мария, и Суллу (51), большинство же было решительно настроено отстаивать власть сената, поэтому и были отправлены эти посольства, чтобы приказать Сулле остановиться (App. BC. I. 57).

Так обстояли дела в Риме в то время, как Сулла двигался на Город. Недавно эта картина была поставлена под сомнения Митчеллом, но его доводы неубедительны (52). Убедительно продемонстрировав, что Цицерон на протяжении всей своей жизни рассматривал разгром движения Сульпиция как похвальное дело, затем, к сожалению, Митчелл пытается показать, что nobiles в 88 г. одобрили поход Суллы, так как его результатом было усмирение Сульпиция. Таким образом, он пытается доказать, что взгляды Цицерона, которые стали известны позднее, совпадают со взглядами тех  сенаторов, которые противостояли Сулле в 88 г. Его аргументы можно опровергнуть довольно легко. Во-первых, попытка Митчелла оправдать поведение покинувших Суллу командиров из числа сенаторов, которые, безусловно, разделяли позицию своих собратьев в Риме, как мы видели, слаба и неубедительна. Нам известно об одном сенаторе высокого ранга, который поддержал Суллу, а именно его коллеге по консулату Помпее Руфе, и на основании сего бесспорного факта Митчелл заключает, что это-то и является веским доказательством поддержки Суллы со стороны всего сената. Митчелл считает, что Помпей реагировал так же, как и остальные представители его сословия. Но мы не считаем реакцию Помпея типичной. Он только что был лишён своей provincia народным трибуном, и, что ещё хуже, — его сын был убит их сторонниками. Поэтому неверно рассматривать реакцию Помпея как реакцию типичного нобиля (53). Для подтверждения гипотезы Митчеллом привлекаются сведения Аскония (64C). Там говорится, что Сульпиций был iure oppressus; тем самым он признаёт, что у нас есть данные о позиции сенаторов в 88 г. Кажется более логичным рассматривать их как свидетельствующие об отношении определенной группы nobiles в 67 г., когда состоялся суд (54). Цицерон в данном случае защищает Корнелия, народного трибуна, и среди свидетелей обвинения были пять консуляров, причём все они были сторонниками Суллы (55). И было совершенно естественно, что они сочтут правильным то, что Сульпиций был предан смерти. Разве не сам Цицерон говорит, что П. Сульпиция seditiosum existimant (Asc. 80C)? Но какие основания у нас есть для предположения, что позиция этой группы в 67 г. совпадала с позицией сената в целом в 88 г.?

И кажется слишком поспешным желание Митчелла допустить, что «эти посольства не отражали подлинных усилий сената остановить Суллу». Совершенно верно, что Плутарх считает, что сенат не был сам себе хозяином и был вынужден выполнять требования Мария и Сульпиция (Sulla. 9. 2). Но Аппиан, с другой стороны, вероятно, полагал, что только последнее посольство было отправлено по инициативе этой пары. И если сенат был так запуган, то как же вышло, что М. Антоний мог выдвинуть своё предложение? Это совсем не исключает возможности, что те сведения, которые приводит Плутарх, являются просулланской пропагандой. И как можно увидеть далее, Сулла очень заботился о том, чтобы подчеркнуть справедливость своего дела, и в данных обстоятельствах нужно искать объяснение для странного нежелания сената признать это. Что же является лучшим  объяснением, как не факт запугивания сената (56)? Итак, нужно рассмотреть возможность того, что Марий и сенат теперь были единомышленниками. И сенат, и Марий имели свои причины желать, чтобы Сулла был остановлен; один — потому, что боялся возмездия, другой — потому, что хотел подтвердить свой авторитет. Очевидно, что в подобных условиях стороннику Мария в сенате, М. Юнию Бруту, было достаточно легко одержать верх и склонить сенат к отправке посольства, чтобы остановить Суллу; и можно предположить, что он мог рассчитывать на поддержку кого-то, например, понтифика Кв. Сцеволы, который несколько лет спустя ясно дал понять, что он думал о тех, кто шёл с оружием в руках против своей страны (57). Однако, как мне кажется, роль этих посольств нельзя недооценивать, поскольку они отражали мнение сената. Митчелл не смог убедительно оспорить традиционную картину событий, как она была обрисована выше (58).

В ответ на просьбу последнего посольства, которое, как мы помним, попросило Суллу не приближаться к Городу на расстояние менее пяти миль, Сулла пообещал, что не будет двигаться дальше и приказал своим командирам здесь же разметить пространство для лагеря. Но как только послы удалились, Сулла отправил им вслед отряд под командованием Л. Базила и Г. Муммия. Они захватили городские ворота и стену у Эсквилинского холма, а тем временем и сам Сулла с остальным войском устремился за ними, чтобы ворваться в Эсквилинские ворота (59).

Проникшие в Город командиры Суллы были встречены градом кирпичей и черепиц, которыми их забросала толпа с крыш ближайших домов, и были вынуждены отступить назад к стене. Именно в этот момент и прибыл Сулла. Оставив один легион охранять Эсквилинские ворота и стену, он вошёл в Рим с двумя легионами. После того как он пригрозил поджечь дома, толпа почти прекратила забрасывать воинов камнями. Ещё один легион под командованием Помпея Руфа занял Коллинские ворота, второй — выступил к Деревянному мосту, в то время как третий остался на страже у стены. Марий и Сульпиций собрали некоторые силы, во главе которых и вступили в битву с Суллой на Эсквилинском Форуме. Ярость их отчаянного сопротивления была столь велика, что войска Суллы дрогнули, и лишь личная храбрость, проявленная Суллой, укрепила их дух. Тогда Сулла послал за  подкреплением и выделил отряд, который, пройдя по Субуранской дороге, вышел в тыл противнику. Прибытие подкрепления внесло смятение в ряды сторонников Мария, и их сопротивление ослабло. Они призвали на помощь людей, которые продолжали сражаться, находясь в домах, и пообещали свободу всякому рабу, который присоединится к ним. Но когда ни один раб не откликнулся на это предложение (что неудивительно), марианцы были сломлены и обратились в бегство. Сам Марий отступил к храму Земли, где, вероятно, он повторил свой призыв к рабам. Но когда и во второй раз отклика не последовало, Марий бежал из Города  (60).

Сулла также издал закон об основании двенадцати колоний, но вряд ли дело пошло дальше этого, поскольку нет свидетельств о действительном их основании (80). Правда, Гатти предположил, что в это время были основаны Помпеи, но доказательства, выдвинутые им, не выглядят  убедительными (81). Согласно этой теории, просуллански настроенная группа захватила часть того, что называется città semi-distrutta. Другим подробным примером можно считать pagus Augustus Felix suburbanus. Когда победили сторонники Цинны, эти люди сохранили свои владения. Конституция этого города иногда называется carratere provvisario magistrature come la questura e l’edilità che già avevano un precedente annito. Недостатки этой точки зрения очевидны. В обстановке 87 г. в высшей степени маловероятно, чтобы просулланская колония была там основана — или где-то ещё по той же причине. Ещё более невероятно, чтобы мстительный Цинна позволил ей выжить. А предполагаемая «конституция», вероятно, является продуктом подтасовки эпиграфических данных, так как размещение поселенцев в pagus является всего лишь догадкой. Что же более или менее ясно, так это те цели, которые преследовал Сулла, когда предлагал основать эти двенадцать колоний. Возможно, он намеревался частично заселить их солдатами, ушедшими в отставку после Союзнической войны, а другие должны были быть населены плебсом в качестве примирительной меры, как и Друз когда-то намеревался сделать со своими колониями (82).

Вряд ли Сулла задумывал эти законы под влиянием минуты, через несколько часов после взятия Рима — для этого они были слишком сложны. Мы уже отмечали, чем они напоминали законы Друза. Если предположение, что Сулла принадлежал к группе, поддерживавшей реформатора, верно (83), тогда у нас есть все основания считать, что, по крайней мере, частично законы, которые он издал, были результатом его обсуждения их с Друзом и другими членами группировки последнего. Отсюда, в свою очередь, следует, что за несколько лет до этого Сулла стал задумываться над проблемами, стоявшими перед Республикой, и пришёл к выводу, что Друз мог бы решить хотя бы некоторые из этих проблем. Не следует видеть в Сулле всего лишь послушного ученика Друза, так как есть все основания считать, что уже к концу 90-х годов Сулла являлся политическим мыслителем, который видел беды государства и был в состоянии сам решить, как их исправить. Представляется, что, по крайней мере, ко времени Союзнической войны он не сомневался, что сможет добиться успеха в качестве реформатора там, где другие, включая Друза, потерпели неудачу. Сулле перед отъездом из Рима на войну было знамение, которое гаруспики истолковали таким образом: человек удивительной наружности придёт освободить государство от его бед. Сулла уверенно объявил, что он и есть этот самый человек (Plut. Sulla. 6. 9—10). Этот факт явно показывает, какое политическое положение  занимал Сулла к этому году; он достаточно осознавал свои возможности и политическую зрелость, чтобы по праву выступить в качестве реформатора. Можно предположить, что такая позиция была результатом его личного опыта, приобретённого со времени его вступления на политическую арену, а также его размышлений в течение предыдущего десятилетия. Итак, мы рассматриваем Суллу как одного из тех, кто ещё за несколько лет до 88 г. имел собственное мнение о реформах, в которых государство нуждалось. В какой именно момент до 90 г. он стал занимать эту независимую позицию, точно сказать нельзя. Но следует рассмотреть и такую возможность: Сулла, вместо того чтобы научиться у Друза, как мы предположили выше, вероятно, присоединился к нему лишь потому, что обнаружил совпадение взглядов трибуна со своими, а в кружке Друза эти взгляды и приобрели большую зрелость и ясность. При условии, что Сулла самое позднее к 90-м годам решил проводить собственную реформаторскую политику, то совершенно очевидно: даже если бы год его консульства и прошёл спокойно, он всё равно попытался бы внести некоторые поправки в конституцию. Историческая случайность стала причиной того, что Сулла внёс эти поправки в тех условиях, в которых он это сделал. Но ему должно было казаться, будто он выполнял данное ему предсказание. Должно быть, он не осознавал, что поспешил на семь лет.

Как только Сулла обнародовал свои законы, он отправил армию назад в Капую (84). Пока же проходила обычная процедура принятия законов, армия пребывала в Риме, и хотя она ничего не делала, тем не менее голосующие, вероятно, с опаской оглядывались на неё. Нет никаких данных о том, что войска как-то вмешивались в законодательный процесс. Также следует учитывать, что Сулла предпринял меры предосторожности, чтобы избежать столкновения армии с гражданами. Однако самого присутствия было достаточно, чтобы запугать законодательные органы в случае, если бы возник хоть малейший протест (см. ниже). В действительности же сам факт, что такой протест мог беспрепятственно возникнуть и остаться безнаказанным, свидетельствовал о том, что хотя присутствие армии и внушало страх, но напрямую она не могла запугивать или принуждать. И сам Сулла почти незамедлительным роспуском войск показал, что у него нет желания никоим образом использовать их, чтобы ниспровергнуть конституцию или обеспечить угодное ему положение дел. К этому времени Сулла, должно быть, знал, что на предстоящих выборах предстоит жестокая борьба, и, тем не менее, он позволил войскам уйти, чтобы они оставались совершенно свободными. Если бы к нему обратились с вопросом по этому поводу, Сулла, вероятно, ответил бы, что он как законно избранный консул осуществляет своё право представлять законопроекты в народное собрание. Армия  находилась в Городе, чтобы охранять его от тирании; к голосованию она ни имела никакого отношения. Следует также подчеркнуть: никто никогда не предполагал, что законы Суллы были изданы per vim. Никто даже и не пытался отменить их на этом основании, и никто, как кажется, не считал, что армия хоть какими-то действиями пыталась оказывать влияние на голосующих.

Едва армия покинула Город, как оппозиция Сулле в очередной раз проявила себя. Первыми, вероятно, предприняли шаги сторонники Мария, обратившиеся к Метелле, чтобы она переговорила с Суллой от их имени. Друзья и жёны изгнанных как по закону Вария, так и вместе с Марием, не жалели сил, чтобы добиться их возвращения и зашли даже слишком далеко, устроив заговор против жизни консулов (85). Но оппозиция проявила себя наиболее эффективно именно на выборах, и поэтому на данном предмете мы остановимся особо.

Дискуссия по проблеме выборов естественно распадается на два вопроса. Поскольку в наших источниках есть некоторая неясность, то сначала попытаемся, насколько это возможно, понять, что же произошло на самом деле. Затем рассмотрим, почему же всё обернулось таким образом.

Во время выборов трибунов Сулла смог не допустить одного враждебного кандидата Кв. Сертория, и нам известно, что был избран некий Магий (Magius), который, очевидно, был сторонником Суллы( 86). Также известно, что одного из сторонников Суллы, Нония Суфена, избиратели провалили, вероятно, на выборах трибунов (87). Ко всем прочим обидам добавилось ещё одно оскорбление — М. Марий Гратидиан, племянник великого Мария, был среди тех, кто победил на выборах (MRR. II. 47). Выборы этого человека служат, чтобы подчеркнуть — если это вообще нужно — неотъемлемую умеренность политики, проводившейся Суллой. Если бы он ввёл режим террора против всех сторонников Мария, а не только против тех, кто был в ответе за разжигание смуты, вряд ли можно было бы ожидать увидеть сейчас Мария Гратидиана в качестве кандидата на должность трибуна (88) . На самом деле конечный результат этих выборов вряд ли можно охарактеризовать как обнадёживающий для Суллы, поскольку большинство избранных трибунов оказалось враждебными ему (89).

Как мы уже сказали, Плутарх, по нашему мнению, не прав, полагая, что Сулла сделал Цинну консулом. Его ошибка повторяется и в наше время Беннетом (102), который подкрепляет свой взгляд ссылкой на Диона Кассия (fr. 102. 2), где также утверждается, что Сулла назначил Цинну своим преемником, однако, учитывая изложенное выше, изображение Суллы, действующего с позиции силы, должно настораживать. Слова в Schol. Gron. P. 286 Stangl: Sulla fecit duos consules — позволяют выявить ошибку, допущенную Плутархом и Беннетом. «Fecit» в этом отрывке не следует переводить как «сделал, назначил». Можно обнаружить три случая употребления глагола facio в контексте выборов:

1) страд. залог: быть избранным (Cic. Ad Fam. II. 9, Pro Planc. 9. 14);

2) действ. залог: голосовать за кого-то (Cic. Pro Mur. 45);

3) в смысле «председательствовать на выборах» (Cic. De orat. II. 268).

Безусловно, схолиаст употребляет слово facio в смысле «председательствовать на выборах», поскольку в обязанности Суллы как консула входило председательствовать на выборах своих преемников. Далее, Плутарх употребляет глагол καθίστημι дважды, чтобы перевести facio. Первый раз он употребляет его во втором значении со словом δῆμο, а затем по отношению к Сулле уже в третьем значении, хотя ход его мыслей, как подчеркивалось раньше, ясно показывает, что Плутарх понимал facio в своём источнике как слово, употребляемое во втором значении (103).

Обратившись к рассмотрению клятвы, которую Сулла вырвал у Цинны и Октавия, мы получим дополнительный аргумент в пользу точки зрения, что facio и καθίστημι употреблены здесь в техническом смысле (104). Иногда считалось (105), что история с клятвой неподлинная, на том основании, что это более поздний вымысел сулланских пропагандистов с целью дискредитировать Цинну. Сторонникам этой теории, очевидно, не приходило в голову, что Сулле в 88 г. очень хотелось дискредитировать Цинну. Кратко остановимся на причинах, по которым Сулла столкнулся с перспективой того, что оба кандидата, враждебные ему, могли быть избраны консулами. Поскольку он, вероятно, считал, что они впоследствии попытаются отменить его конституционные реформы, Сулла вынужден был придумать некоторые меры, которые бы сдержали их. Если мы представим, что Сулла хотя бы на секунду подумал об использовании армии, чтобы подавить их, то значит, мы ничего не понимаем в той обстановке, которая сложилась тогда в Риме. Сулла действительно пришёл с армией — как он сам заявил, чтобы низвергнуть тиранов, т. е. тех, кто силой пытался добиться своего. Но теперь эти предполагаемые тираны были разогнаны, а законно избранный консул председательствовал на свободных выборах (106). Нормальная политическая жизнь Рима возобновилась, и любая попытка вмешательства полностью подорвала бы доверие к Сулле, которого в таком случае могли упрекнуть в том, что он использовал те же методы, в которых он обвинял Мария и Сульпиция. Но когда Октавий и Цинна продемонстрировали оппозиционное отношение к Сулле в обычной конституционной форме, ему пришлось искать конституционные же средства, чтобы ограничить свободу их действий. Поэтому Сулла вынудил их принести торжественную клятву, так как был уверен, что в случае её нарушения они лишатся всякого доверия. Безусловно, это был идеальный выход для того, чтобы предотвратить отмену его мероприятий, но это также было лучшее, что мог придумать Сулла в подобных обстоятельствах.

М. А. Леви выразил недоумение по поводу того, как Сулла смог вырвать клятву у обоих (107), но Майер (108); который правильно понял суть ошибки Беннета в отношении употребления глаголов facio/καθίστημι, считал, что Сулла мог отказать им в renuntiatio (официальном провозглашении). Возможно, это не совсем верно. Председательствующий консул мог отказать в professio (официальное объявление кандидата), и, хотя кандидат мог продолжать дальше борьбу, консул мог отказать уже в renuntiatio, но это действие уже, безусловно, привело бы к концу его консульства. Скорее Сулла попытался бы вырвать клятву у Цинны и Октавия на стадии professio, а они, со своей стороны, вряд ли отважились потерять всё, оказавшись в сомнительном положении кандидатов, которым могли отказать в renunciatio
(109) .
Если Сулла посчитал необходимым заставить эту пару принести клятву, то все, надо думать, знали: у них были хорошие шансы на победу. Зачем же тогда всё упускать ради отказа согласиться на то, что, по крайней мере, Цинна, как вскоре он это и доказал, считал пустым звуком (110)? Итак, Сулла смог добиться принесения клятвы, так как это входило именно в компетенцию председательствующего магистрата. Балст, который справедливо считает клятву подлинной (111), далее замечает, что её можно сравнить с клятвой в acta Caesaris, как это делает Вайншток (112), без всяких объяснений называющий Суллу проконсулом. Однако, как указывает последний из  упомянутых авторов, между этими клятвами существует большая разница. Клятва Цезаря была принесена публично при вступлении в должность, а все наши источники, кажется, наводят на мысль о том, что клятва, принесённая Сулле, была частной, и её можно сравнить с клятвой, упомянутой в Suet. Div. Iul. 23. 2 (113).

Как мы уже отмечали, Сулла ничего не мог сделать в связи с неблагоприятным для него результатом выборов, кроме как заявить, что он рад видеть, как народ свободно осуществляет своё право голоса. В любом случае, вряд ли у него было много времени, чтобы размышлять об этом. Очень скоро Сулле пришлось покинуть Рим, чтобы предотвратить возрастающую с каждым днём угрозу, исходящую от Митридата. Но до этого ему предстояло ещё решить несколько проблем. Как мы уже видели, отношение в Риме к Сулле было в лучшем случае зловеще враждебным, и уже замышлялись заговоры против обоих консулов. Хотя Помпей, как кажется, не был столь непопулярным, как Сулла (123), тем не менее ощущалась необходимость убедиться в том, что в его распоряжении были какие-то средства для своей защиты. Кроме того, Сулла явно был озабочен тем, чтобы никто не попытался свергнуть его конституцию силой. Как он думал, ему удалось воспрепятствовать консулам сделать это легальными средствами, но очевидно, что зловещий Цинна при случае мог бы прибегнуть и к более грубым методам. К счастью, решение обеих проблем оказалось под рукой. Сулла вознамерился лишить Помпея Страбона его проконсульской армии и передать её Помпею Руфу, у которого тогда появились бы средства не только для личной защиты, но и реформ — на случай, если кто-либо попытается их отменить силой. Это могло означать, что Помпею пришлось бы отказаться от его provincia, но о чём шла речь, мы не знаем.

Как Сулла осуществил эту передачу? Валерий Максим говорит о senatus iussu, но Аппиан, с другой стороны, сообщает о lex (Val. Max. IX. 7. Mil. rom. 2; App. BC. I. 63). Как же согласовать эти свидетельства? С помощью ссылки на одну из конституционных поправок Суллы. Следует учесть: ничто нельзя было теперь представить на рассмотрение народного собрания  без предварительного согласия сената (124). В соответствии с собственным законом Сулла сначала должен был получить разрешение сената и только после получения такового он мог представить свою меру на рассмотрение народа. Народ, ненавидевший Страбона и испытывавший некоторые добрые чувства к Помпею (125), хотел даровать Сулле то, что он просил, но veto, наложенное трибуном Г. Гереннием, положило конец рассмотрению дела (126).

Итак, вооружившись всего лишь постановлением сената (senatus consultum), Помпей приступил к командованию армией Помпея Страбона (Val. Max. IX. 7. Mil. rom. 2), Последний сдал командование без возражений, но через несколько дней его воины убили Помпея, и поползли слухи, что это было сделано по наущению бывшего командующего (127).

Стоит заметить, что описанное происшествие показывает, как мало знал Сулла о возможностях новой армии, созданной Марием. Как мы видели, даже он совершенно случайно натолкнулся на величайшее открытие, что его войска преданы ему как командующему больше, чем государству. Это открытие было результатом страха и отчаяния, а не холодного расчета. Впоследствии ему не пришло в голову, что другие армии испытывают подобные чувства по отношению к своим командующим, как и его армия по отношению к нему. Он так плохо понял ту перемену, которая произошла с римскими армиями, ту перемену, которой сам только что воспользовался, а также слабо отдавал себе отчет в том, что и другие воины могут повести себя так, как это сделали его собственные, что смог послать Помпея Руфа на верную смерть, думая, что обеспечивает его безопасность( 128). Сулла не сформулировал ещё для себя главный принцип: римские армии теперь будут считаться с приказами своих генералов больше, чем с государственными. Что теперь понятно каждому историку, было скрыто от Суллы. Действительно, даже когда он вернулся в Италию в 83 г., у него всё ещё были сомнения по поводу готовности его войск следовать за ним (Plut. Sulla. 27. 4) — такова была сила вековой традиции, которая столь тяжёлым грузом легла на Суллу. К осознанию всех возможностей армии он шёл наощупь. Следующее поколение, извлекая максимальную выгоду из того, что далось Сулле методом проб и ошибок, имело ясное представление об этих возможностях.

Когда известие о смерти Помпея достигло Города, Сулла ещё больше испугался за свою жизнь и окружил себя телохранителями из числа друзей, которые оставались с ним днём и ночью. Но в Риме он надолго не остался, а отправился под защиту войска в лагерь (App. BC. I. 64). Шел 87 г., и вскоре Сулла должен был уехать как проконсул на войну с Митридатом (129). Ко всем прочим его несчастьям Цинна, который уже стал консулом, убедил трибуна по имени Вергилий или Вергиний предъявить судебный иск Сулле (130.) Дион Кассий, не упоминающий о судебном преследовании, сообщает, что Цинна, едва вступив в должность консула, захотел как можно скорее выдворить Суллу за пределы Италии, чтобы ему было легче осуществить свои замыслы (fr. 102. 1). Но это кажется невероятным (131). Условия империя (imperium) Суллы требовали, чтобы он отправился воевать против Митридата, а он уже и так потратил много времени, осаждая Нолу и разбираясь с Марием и Сульпицием. Ситуация на театре боевых действий к тому моменту резко изменилась. Понтийские войска находились в Греции, и большая часть страны перешла под их контроль. Лишь незначительные силы Суры, пришедшие из Македонии, противостояли им (132). Если бы Сулла не выступил в ближайшее время, то ему пришлось бы сражаться с Митридатом уже в Италии, только что пережившей все ужасы Союзнической войны и где остатки мятежников были готовы объединиться с врагом (Diod. XXXVII. 2. 11) — Таким образом, Цинне не нужно было торопить Суллу. Его обязанности требовали, чтобы он отправлялся незамедлительно (133.) Как сообщает Плутарх,  целью Цинны было τὰ καθεστῶτα κίνειν — именно то, чего как опасался Сулла, попытается сделать Цинна, когда он вынудил его принести клятву. И что же лучше, чем расстраиваться, как не осудить автора вызвавшей споры конституции как damnatus et infamis (134)? Чтобы заманить Суллу в Рим на суд, Цинне пришлось бы лишить его imperium. Полномочия трибуна не распространялись за пределы Города (135), и если человек облечён paludamentum, он не мог вернуться в Рим до истечения срока действия его imperium (Cic. Verr. II. 5. 34). Итак, Цинна был далёк от мысли изгнать Суллу из Италии. Казалось, он решил, что Сулла и не должен её покинуть. Суллу следовало лишить его imperium, армия его должна быть передана другому (136), а сам он должен предстать перед судом. Но Цинна, очевидно, был не в состоянии продвинуть дело дальше, чем обеспечить трибунский вызов в суд. Нам ничего не известно ни о каких-либо попытках лишить Суллу командования или заставить его вернуться в Рим. Должно быть, народ понимал: как бы он ни ненавидел Суллу, поступить так было бы безумием, учитывая, что исходившая от Митридата угроза возрастала с каждым днём, также не было нужды напоминать о том, что произошло, когда в последний раз попытались лишить Суллу командования. Вероятно, не без умысла Цинна избрал другую мишень, когда в следующий раз попытался расстроить планы Суллы. Он вернулся к предложениям Сульпиция по поводу судьбы италиков, в результате чего получил поддержку как среди друзей изгнанников, так и новых граждан (App. BC. I. 64). Совершенно ясно, что он не мог рассчитывать на поддержку своих попыток разрушить другие мероприятия Суллы или лишить его imperium. Цинна смог добиться достижения этих своих целей только лишь, когда захватил город силой (App. BC. I. 73).
Таким образом, попытка Цинны оказалась неудачной. Сулла проигнорировал сделанный трибуном вызов в суд и отправился на Восток. В этот критический момент, в разгар войны, он не мог позволить себе тратить время на частные ссоры и в любом случае на законных основаниях не был обязан являться в суд. Он оставил Аппия Клавдия Пульхра продолжать осаду Нолы, поскольку был теперь вынужден отстраниться от этого (MRR. II. 48).

Так закончился беспокойный 88-й год, оставивший в наследство бедствия, которые будут досаждать Риму. Именно в результате событий этого года в конечном счёте и появилась тирания Цинны. А это, в свою очередь, заставило тех, кто прежде ненавидел Суллу, приветствовать его как освободителя, когда после победы над Митридатом он вернулся как поборник законной власти и борец против узурпаторов. Все раздоры в Риме в период между 88 и 82 гг. были взаимосвязаны, а их истоки берут начало в том году, когда Сулла в качестве консула повёл свою армию на Рим.

16. Valgiglio E. Sulla legislazione di P. Sulpicio Rufo (88 a. c.) // RSC. 1967. P. 165.

17. Oros. V. 19. 3: App. BC. I. 55; Vell. Pat. II. 18. 4; Eutr. V. 4. В статье, опубликованной в журнале «Classical Philology» в 1975 г., Митчелл старался доказать, что Сулла ещё не получил командования в Митридатовой войне в начале консульства, что это произошло позже. Я уже пытался показать абсурдность этой точки зрения (Keaveney A. Sulla, Sulpicius and Caesar Strabo. P. 460. N. 27). Однако он повторил её (Mitchell T. N. Op. cit. P. 61—2), но в столь же малоубедительной форме. Я всего лишь хотел бы добавить к своему первоначальному мнению наблюдение о том, что слова Аппиана (Mithr. 22: κληρουμένων δε τῶν ὑπάτων) вряд ли можно понимать так, как это делает Митчелл: «сенат... пересмотрел своё распределение консульских провинций на 88 г.»

18. App. BC. I. 55; Plut. Sulla. 8. 6; Mar. 35. 3.

19. К той библиографии, что имеется в книге Valgiglio E. Silla e la crisi repubblicana. Firenze, 1956. P. 13. N. 1, следует добавить: Gabba E. Appiani Bellorum Civilium Liber Primus. Firenze, 1967. P. 163—164; Meier Ch. Op. cit. S. 222; Lintott A. W. Op. cit. P. 444. N. 4; Mitchell T. N. Op. cit. P. 63.

20. См.: Willems P. Le Droit Public Romain. Louvain, 1883. P. 305.

21. Mason H. J. Greek Terms for Roman Institutions. Toronto, 1974. P. 25.

22. Источники: Plut. Mar. 35.2—3; Sulla. 8. 6—7; App. BC. I. 56. Плутарх даёт три версии побега Суллы. Вальджильо (Valgiglio E. Sulla legislazione... P. 164. N. 3) не рассматривает первую версию в Mar. 35. 2, поскольку считает её плодом антисулланской пропаганды, и, по большому счёту, он прав, поступая так. В соответствии с этим свидетельством, Суллу загнали в дом Мария. Марий же затем вывел его через заднюю дверь, и Сулла смог добраться до своего лагеря в полной безопасности. Но в таком случае полностью игнорируется тот факт, что Сулла достаточно долго находился в Городе, чтобы иметь возможность отменить Feriae. Тем не менее это свидетельство наглядно показывает, хотя и в несколько преувеличенной форме, то затруднительное положение, в котором оказался Сулла в этот момент. Именно реальная угроза жизни заставила Суллу под давлением момента отступить и искать убежища у своего врага Мария. Два другие рассказа в Mar. 35. 3 и в Sulla. 8. 6—7 в общих чертах схожи между собой и подтверждаются свидетельством App. BC. I. 56. Ср.: Valgiglio E. Sulla legislazione... P. 164. Габба не прав, говоря, будто Аппиан ничего не знал о переговорах Суллы с Марием (Gabba E. Appiani... P. 164).

23. Carcopino J. Histoire Romaine. T. II. P., 1920. P. 395; Badian E. Lucius Cornelius Sulla the deadly reformer. Todd Memorial Lecture. Sydney, 1970. P. 14—15; De Sanctis G. Op. cit. P. 116. Все они веско высказываются за существование такой сделки. О других теориях (с моей точки зрения, непригодных) по поводу договорённостей при их встрече см.: Cary M. Sulla and Cisalpine Gaul // CR. 34. 1920. P. 104; de Dominici R. Le tre fasi dell’azione politica di C. Mario // Aevum. Vol. 5. 1933. P. 146. Вряд ли Сулла не знал о восточных помыслах/целях Мария — ср. Plut. Mar. 34. 5 и Luce T. J. Op. cit. Passim, а так же Valgiglio E. Sulla legislazione... P. 167 (хотя его главный тезис неприемлем) — но, как я доказываю в своей статье, это не позволяет считать, что он, возможно, что-то и делал для реализации своих целей.

24. Plut. Sulla. 9. 1, Mar. 35. 3; App. BC. I. 56. Аппиан сообщает, что он отправился в Капую, но последующее его выступление на Рим началось из Нолы (Plut. Sulla. 9.5). Valgiglio E. Sulla legislazione... P. 169. N. 6 — говорит, что следует отдать предпочтение сведениям Плутарха, а не Аппиана, но Габба, на основании отрывка из Аппиана, делает возможное и заманчивое предположение, что ставка была в Капуе.

25. О его отношении к главнокомандованию см. Plut. Sulla. 7. 1.

26. Ср.: App. BC. I. 80.

27. Стоит привести полностью слова Аппиана о настроении Суллы: οὐ γάρ πώ τινος τῶν ἐπ᾿ αὐτῷ πραττομένων ᾔσθετο. Это в точности согласуется со свидетельствами Аппиана (BC. I. 55) и Плутарха (Mar. 34. 1 (см. ниже)). Никто не знал о тайном согласии Мария с Сульпицием. Естественно, это не исключает подозрений Суллы на сей счёт, даже если он ничего определённо не знал. Ср. Passerini A. Op. cit. P. 178. Поскольку сообщения наших источников правдоподобны и непротиворечивы, то ничто не вынуждает нас делать неправдоподобный вывод, что Сулла был настолько наивным; мне кажется, что суждение Каца по поводу высказывания Аппиана (т. е. того, которое приводилось выше) как «неприемлемого, если не сказать наивного» (Katz B. R. Studies on the Period of Cinna and Sulla // L’antiquité classique. T. 45. 1976. P. 537. N. 156), не только поспешно, но и необдуманно.

28. Следует помнить: консулы объявили Feriae по всем правилам, поскольку они опасались того, что Сульпиций будет протаскивать свой закон, именно ссылаясь на нарушения при объявлении Feriae. Также см. ниже о тех предлогах, которые позже использовал Сулла для отмены закона.

29. См. источники в: Greenidge and Clay. P. 162. Мне кажется, что сообщение Плутарха (Mar. 34. 1) должно относиться к этому инциденту. Слова παρὰ πᾶσαν ἐλπίδα имеют смысл лишь в том случае, если воспринимать их как относящиеся к общественной реакции в тот момент на тайное соглашение между Сульпицием и Марием. Также следует добавить, что эта глава в целом, как вообще у Плутарха часто бывает, не представляет собой изложения событий в хронологической последовательности.

30. Ср., например, Niccolini G. I Fasti dei Tribuni della Plebe. Milano, 1934. P. 232. И, как кажется, нет никаких оснований в пользу его утверждения, что Помпей получил проконсульскую провинцию в качестве компенсации. Никколини также считает преемником Помпея некоего Альбинована, который назван консулом у Флора (II. 9. 7), но вряд ли можно доверять этому свидетельству, так как в этом же отрывке Флор называет консулом Сульпиция.

51. Broughton T. R. S. Notes on Roman Magistrates // Historia. Bd. 2. 1953/54. P. 209.

52. Mitchell T. N. Op. cit. P. 64—73.

53. Безусловно, есть смысл в том, что Митчелл пытается подкрепить свой позицию, эвфемистически упоминая насильственную смерть сына Помпея как личную обиду в конфликте с Сульпицием.

54. По поводу употребления nobiles см.: Keaveney A. Sulla, Sulpicius and Caesar Strabo. P. 459.

55. Gruen E. The Last Generation of the Roman Republic. California, 1974. P. 262—265.

56. О другом случае, когда Сулла превратно истолковал неблагоприятные события, см. ниже по поводу выборов в 88 г.

57. Cic. Ad Att. VIII. 3. 6.

58. Ср. далее замечания Де Санктиса: De Sanctis G. Op. cit. P. 117—121.

59. Plut. Sulla. 9. 8; App. BC. I. 57—58. Из-за трудности в тексте Аппиана BC. I. 58 (Κλοιλίας) Габба (Gabba E. Appiani... P. 169) посчитал, что воротами, через которые Сулла проник в город, были porta Caelimontana, ближайшие к Эсквилинским (ср.: Platner S. B., Ashby T. A Topographical Dictionary of Ancient Rome. Oxford, 1929. P. 405), но совсем не обязательно, если учесть, что Флор (II. 9. 6) также упоминает Эсквилинские ворота.

60. Взятие Рима: Plut. Sulla. 9. 9—11; App. BC. I. 58. Возможно, те, кто бросал камни, были вольноотпущенниками, владельцами домов, но всё-таки не следует исключать и возможность того, что это были просто хулиганы, прорвавшиеся в дома. По поводу использования зажигательных стрел Суллой см.: Harmand J. Op. cit. P. 77. N. 148. О локализации Эсквилинского Форума см.: Platner S. B., Ashby T. Op. cit. P. 224—225. App. BC. I. 58 и Plut. Mar. 35. 6 — помещает предложение о предоставлении свободы рабам во время сражения, но в биографии Суллы (9. 11) — это предложение следует после указания на то, что Марий укрылся в храме Земли. По мнению Де Санктиса (De Sanctis G. Op. cit. P. 124—125), это может быть ошибкой, но вероятнее, что Марий, будучи в отчаянном положении, повторил своё обещание. О храме Земли см.: Platner S. B., Ashby T. Op. cit. P. 511.

61. Источники: App. BC. I. 59; Oros. V. 19. 5; Flor. II. 9. 7. Грабители, упомянутые Аппианом, переводчиком в серии Loeb считаются солдатами (P. 109), так же, как и в работе: Katz B. R. The First Fruits of Sulla’s March on Rome // L’antiquité classique. T. 44. 1975. P. 114. N. 60. Однако если учесть, что поведение войск Суллы было безупречным во всех отношениях, скорее всего, это были гражданские лица, которые воспользовались беспорядками, чтобы пограбить. Хотя Орозий явно не прав, когда говорит, что сам Марий отступил к Капитолию, нет оснований сомневаться в том, что некоторые из его сторонников так и сделали, поскольку Флор и Августин (Civ. Dei. III. 29) сообщают подобную историю, ср. заметки Габбы по поводу сообщения Аппиана BC. I. 58.

62. Ср. Plut. Tib. Gracch. 19. 3, C. Gracch. 14. 3.

63. Самый лучший разбор вопроса о том, был ли поход Суллы на Рим законным или незаконным, который мне доводилось видеть, принадлежит Де Санктису: De Sanctis G. Op. cit. P. 117—121. Конечно, не осталось незамеченным, что представление Суллы о его долге удивительным образом совпало с его личными интересами. Тем не менее следует помнить, что тот человек, который позднее окажется в гуще ожесточённой гражданской войны, готовился к примирению с некоторыми из своих заклятых врагов (ср., например, App. BC. I. 79—80) и был готов на этой ранней стадии достичь некоторого компромисса с Марием и Сульпицием. До событий у Коллинских ворот, Сулла слыл за человека умеренного и порядочного (ср. Sall. Iug. 95; Plut. Sulla. 30. 6; Dio Cass. Fr. 109. 1—3; Vell. Pat. II. 25. 3), а посему не стоит удивляться, что в 88 г. он пытался достичь согласия со своими врагами, которое не умалило бы чести обеих сторон и покончило бы с конституционным кризисом. Именно тогда, когда противники Суллы нарушили соглашение, стала очевидной их неудовлетворённость существующим положением, но они стремились к тому, чтобы навредить лично Сулле и нанести ущерб государству.

64. App. BC. I. 59 — вероятно, Аппиан считал, что Сулла провёл свои законы до объявления их врагами римского народа, но Ливий (Per. 77) определённо ставит это объявление на первое место, как, вероятно, и Аппиан в следующем отрывке (BC. I. 60) имеет в виду то же самое. Очевидно, наиболее логичным для Суллы было сразу же объявить Мария и его сторонников врагами римлян, так как это дало бы ему законное основание для их преследования. Замечательное исследование этого вопроса (т. е. объявления врагами римского народа) см. в работе: Bauman R. The Hostis Declaration of 88 and 87 B. C. // Athenaeum. N. S. Vol. 21. 1973. P. 270—285. Грюн пренебрегает данными источников, считая, что Сулла в это время не соблюдал предписываемых законом формальностей (Gruen E. Roman Politics... P. 228) — на самом же деле соблюдение этих формальностей было жизненно необходимым, если Сулла хотел оправдать своё поведение, представив его как защиту Республики. Из 12 осуждённых пойман и убит был один Сульпиций (см. Greenidge and Clay. P. 165). Говоря о действиях Суллы, следует подчеркнуть, что ситуации 88 и 81 гг. значительно отличались друг от друга. Драматические события в промежуточный период имеют большое значение для понимания того, почему в 88 г. человек повёл себя столь предусмотрительно, а в 81 г. — столь жестоко. Но даже в последний год террора он позаботился о том, чтобы было ясно, что пострадают только виновные, ср. App. BC. I. 95. О дискуссии по поводу 12 осуждённых см.. Katz B. R. The First Fruits... P. 105—115.

65. Cic. Phil. VIII. 2. 7; App. BC. I. 59. Вальджильо (Valgiglio E. Silla e la crisi... P. 20. N. 1) указывает, что, вероятно, решение было принято в сенате. Кац (Katz B. R. The First Fruits... P. 120. N. 82) предпочитает следовать данным Аппиана и считает, что в народным собрании (comitia), но, вероятно, это ошибочное понимание (см. следующую сноску).

86. Выборы трибунов обычно проводились раньше, чем выборы консулов, ср.: Katz B. R. Studies... P. 504—507. Доказательства Скардильи (Scardigli B. Sertorio: problemi cronologici // Athenaeum. N. S. Vol. 49. 1971. P. 230—237), что именно так и было в 88 г., выглядят убедительнее, чем аргументы Габбы (Gabba E. Appiani... P. 181 — против).

87. Ниже см. дискуссию о выборах консулов.

88. Ср. замечания Каца (Katz B. R. The First Fruits... P. 113—114).

89. По сообщению Ливия (Per. 79) и Грания Лициниана (15F) большинство трибунов покинули Город вместе с Цинной, а Аппиан (BC. I. 64) говорит о том, что большинство было против перераспределения италиков по 35 трибам. В данном случае лучше отдать предпочтение нашим римским источникам, хотя Скардильи и Кац считают, что некоторые могли со временем изменить свою позицию (Scardigli B. Op. cit. P. 230—237; Katz B. R. Studies... P. 500).

90. Ср.: Badian E. Studies... P. 100. N. 74.

91. См.: Bennett H. Op. cit. P. 4; MRR. II. 76.

92. Наши скудные сведения о предшествующей биографии этого важного персонажа собраны в работах: Bennett H. Op. cit. P. 3; Gruen E. S. Roman Politics... P. 229. N. 69.

93. Насколько мне известно, ещё недавно в работе: Badian E. Quaestiones Variae. P. 483.

94. Bennett H. Op. cit. P. 4—6.

95. Katz B. R. Studies... P. 538—541.

96. Это предполагает, что слово δῆμος употреблено в этом пассаже не в техническом смысле.

97. Greenidge and Clay. P. 166. Беннет полагал, что тот Сервилий, о котором идёт речь, вероятно, был не Сервилий Ватия, а другой, менее известный персонаж (MRR. II. 72). Но, возможно, он был слишком незначительной фигурой.

98. Ср. далее: Badian E. Quaestiones Variae. P. 83.

99. Bennett H. Op. cit. P. 4—6; Katz B. R. Studies... P. 540—541.

100. Ещё один подобный пример см.: Plut. Mar. 45. 1.

101. Правдоподобное предположение о том, что Ноний был кандидатом на трибунских выборах, было высказано Беннетом (Bennett H. Op. cit. P. 4). Племянник Суллы был, вероятно, уже в подходящем или около того возрасте. Он явно не был кандидатом на консульство, так как только претором он стал в 81 г. (MRR. II. 76). Конечно, он мог быть кандидатом в преторы в 88 г., но следует также учитывать и возможность того, что он тогда не достиг положенного возраста. Нужно учесть сообщение Плутарха, который помещает поражение Нония по времени раньше выборов Цинны, и, следовательно, может исключить его кандидатуру на выборах в преторы. Ср. Willems P. Le Droit Public... P. 266; Taylor L. R. Roman Voting Assemblies. Ann Arbor, 1966. P. 63. Рассматривая этот пассаж, я согласен в некоторых пунктах с точкой зрения Каца (Katz B. R. Studies... P. 538—541). Но мне кажется, что он не довёл свои доказательства до логического конца и не рассмотрел должным образом возможные причины путаницы в вопросе о выборах, которая обнаруживается у Плутарха.

102. Bennett. Op. cit. P. 5.

103. Ср. также замечания Каца (Katz B. R. Studies... P. 536—537, 541. N. 170).