Но в государствах, подобных Спарте, где исключительно важен был политический и идеологический момент, механизм освобождения илотов просто не мог быть полностью определяем узко экономическими задачами.
Однако каковы бы ни были причины начавшегося в конце V в. процесса, сам факт единовременных и довольно частых манумиссий илотов свидетельствует о каких-то изменениях в отношении к ним со стороны Спартанского государства. Появление, по крайне мере, уже в III в.91, а может быть и раньше, нескольких групп вольноотпущенников свидетельствует о далеко уже зашедшем процессе дифференциации илотов по имущественному признаку. В данный период государство уже не нуждалось, как это было раньше, в илотах-воинах, зато испытывало постоянную нужду в пополнении своей казны. Хотя для III в. мы знаем только один конкретный случай выкупа большой группы илотов на волю (Plut. Cleom. 23, 1), но, судя по рассказу Мирона, освобождение илотов в этот период было делом рутины.
Согласно Афинею, который сохранил это свидетельство Мирона, в Спарте существовало несколько групп вольноотпущенников: "Часто лакедемоняне освобождали рабов (douvlou"), и одних они называли афетами (ajfevta"), вторых - адеспотами (ajdespovtou"), третьих - ериктерами (ejrukthvra"), а других, которых посылали для морских операций, - деспосионавтами (desposionauvta"), а других - неодамодами..." (VI, 271 f). Нам остается только гадать, что они собой представляли, ибо Мирон никак не поясняет приводимую им номенклатуру. Помимо неодамодов остальные четыре группы нигде, кроме как у Мирона, больше не упоминаются. То, что Мирон называет илотов рабами (douvlou"), не вызывает удивления. Термин dou'lo" часто встречается в античной традиции по отношению к илотам. Он употребляется, как правило, в обычном широком смысле слова для определения общего понятия раба в отличие от свободного. Это было общегреческое наименование, принятое и в литературе, и в жизни.
В науке не раз предпринимались попытки найти удовлетворительное объяснение каждой из категорий вольноотпущенников, названных Мироном92. Сам Мирон поясняет только одно слово - "деспосионавты" (букв. "господские моряки"), связывая эту категорию с морской службой. Термин "ериктеры" (ejrukthvra"), скорее всего, произошел от глагола ejruvkein, означающего "удерживать, останавливать, отбивать". Группа вольноотпущенников, называемая эриктерами, также, по-видимому, была связана с военным делом. К. О. Мюллер полагал, что так называли тех, кто выносил раненых с поля боя93. По мнению А. Валлона, эриктеры "имели своей задачей охранять своих господ, прикрывать их от ударов врагов и в случае нужды удалять их с поля сражения"94. К. Краймс связывает ериктеров с гарнизонной службой, но считает, что они еще не были свободными.

5. ЛАКОНСКИЕ И МЕССЕНСКИЕ ИЛОТЫ (К ПРОБЛЕМЕ ИХ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ) .
Скудость источников не дает нам возможности произвести деление илотов на какие-либо четко выраженные социальные или профессиональные группы, но зато в античной традиции можно проследить деление всей массы илотов на две большие группы по "национальному" признаку - на мессенских и лаконских илотов, которые значительно отличались между собой по многим параметрам, в том числе по своему происхождению, по времени образования и по количественным характеристикам. Однако степень различия все-таки не стоит абсолютизировать. Это были две группы внутри одного класса. Недаром в наших источниках илоты почти всегда рассматриваются единым массивом Целый ряд фактов в спартанской истории можно удовлетворительно понять и истолковать, только предположив наличие известных различий в статусе лаконских и мессенских илотов.
Попытаемся, где это только возможно, сделать акцент именно на различиях между двумя группами, выделенными внутри одного и того же класса. Историко-географические реалии предполагают, что лаконские илоты должны были находиться в более привилегированном положении, чем мессенские. Думается, что различное отношение к этим двум группам илотов специально культивировалось спартанским обществом, и было одним из основных принципов социальной политики Спарты. Подобное дифференцированное отношение к илотам считалось надежным средством для воспрепятствования их объединению.
При оценке свидетельств тех источников, в которых говорится о ненависти илотов по отношению к спартиатам и о страхе последних перед илотами, нужно по-возможности постараться выяснить, о какой из двух категорий илотов идет речь.
Согласно традиционной точке зрения, система илотии в Мессении сложилась на несколько веков позднее, чем в Лаконии, и была результатом двух Мессенских войн. Для Спарты борьба с Мессенией стала основным событием архаической эпохи. К концу VII в., после окончательного усмирения Мессении, основная масса мессенцев была обращена в илотов. С этих пор внешний мир стал воспринимать их преимущественно как мессенских илотов, тем более, что их численность намного превышала численность лаконских илотов. Не случайно у Фукидида, например, "илот" и "мессенянин" - синонимы (I, 101, 2). По-видимому, положение мессенских илотов изначально было хуже, чем лаконских. Согласно Тиртею, по условиям Первой Мессенской войны илоты должны были отдавать своим господам половину урожая (fr. 5 Diehl). Как бы ни относиться к тиртеевской традиции, одно кажется бесспорным - система экономического давления на мессенцев изначально была достаточно суровой и жесткой. Возможно, и позднее мессенские илоты находились под большим экономическим прессингом, чем лаконские илоты. Однако дело не только в экономическом факторе. Борьба со спартанскими эксплуататорами переплеталась у мессенцев с борьбой за восстановление национальной самостоятельности. Они, в отличие от рабов классического типа, осознавали себя как единую национальную и социальную величину, и в таком своем качестве могли действовать на исторической арене.

В 464 г. имело место самое крупное в истории Спарты восстание илотов. Оно вошло в историю под названием Третьей Мессенской войны (Thuc. I, 103; Diod. XI, 64, 4). Само название говорит и о характере восстания, и о той группе илотов, которая в нем участвовала. Однако единого мнения на этот счет в наших источниках нет. Согласно Диодору и Плутарху, которые следуют, скорее всего, за Эфором, инициатива восстания принадлежала илотам Лаконии (Diod. XI, 63-64; Plut. Cim. 16). Фукидид же, наоборот, говорит, что это было делом рук мессенцев, к которым присоединились и две периэкские общины (I, 101, 2). Рассказ Фукидида крайне лаконичен: он сообщает только о самом факте восстания, отводя мессенцам в нем главную роль постольку, поскольку большая часть (plei'stoi) илотов, по его словам, была мессенского происхождения. Версии Диодора и Плутарха, основным источником для которых был Эфор, более обстоятельны. Так, Плутарх, рассказывая о находчивости царя Архидама, сумевшего предотвратить нападение лаконских илотов на Спарту, попутно добавляет, что "одновременно с ними напали на спартанцев и мессенцы" (Сim. 16). Этого замечания достаточно, чтобы считать, что неразрешимого противоречия между версиями Фукидида и Эфора нет.
По окончании восстания (а оно продолжалось 10 лет) спартанцам пришлось заключить с мессенскими повстанцами договор, согласно которому им были предоставлены свободный выход из Мессении и возможность поселиться в Навпакте (Thuc. I, 103).
Сам факт заключения договора с мессенскими илотами свидетельствует о том, что спартанцы воспринимали их достаточно серьезно. Для них мессенские илоты были одновременно и рабами, и внешним врагом. Ведь те обладали известной политической и "национальной" солидарностью, которой не было ни у лаконских илотов, ни тем более у рабов классического типа. В отличие от них, мессенцы имели сильную политическую мотивацию в собственных отношениях со спартиатами. Помощь мессенским повстанцам со стороны афинян также свидетельствует о том, что греческий мир воспринимал их отнюдь не как обычных рабов. По словам М. Финли, мессенские илоты "вполне резонно внушали страх своим господам как потенциальные мятежники: ведь они были группой и, даже можно сказать, подчиненной общиной"103, с общей коллективной судьбой. То, что внешний мир воспринимал их именно так, видно, например, по тому, что, когда мессенские илоты были освобождены фиванцами в 370 г., они немедленно были приняты греками как собственно греческая община. По-видимому, для греков основной отличительной чертой мессенской илотии было то, что мессенцы составляли пусть подчиненную, но общину, в которой отдельные ее члены никогда не теряли социальных и родственных связей. Именно поэтому Исократ в своем письме к Филиппу II выбирает слово "илот", а не "раб", говоря о будущей судьбе народов в Азии (Epist. 3, 5).

Таким образом, хотя Фукидид нигде не атрибутировал илотов, в данном случае, говоря об угрозе, нависшей над Спартой из-за захвата Пилоса и Киферы, он мог иметь в виду только угрозу со стороны мессенских илотов106. Этот же мотив - страх перед восстанием мессенцев - сказался и в специально выделенном пункте мирного договора от 421 г. о помощи Афин в случае восстания илотов.
В 370/69 г. в результате нового восстания мессенские илоты, наконец, добились свободы, и Мессения не без помощи Фив обрела самостоятельность и полную независимость от Спарты. Но это восстание мессенских илотов, по-видимому, никак не затронуло лаконских. Лаконские илоты в соответствующий момент предпочли сражаться за Спарту, а не дезертировать к ее врагам.
Косвенным доказательством того, что илотские восстания - это по большей части восстания мессенских, а не лаконских илотов, может служить следующее замечание Платона: "Владение рабами тяжко. Это многократно было доказано возникновением частых и ставших обычными восстаний мессенцев" (Leg. VI, 777 b-c). В парафразе Аристотеля к данному месту Платона вместо слова "мессенцы" явно в том же смысле употребляется слово "илоты" (Pol. II, 7, 8 1272 b 19 - oiJ dЖ ei{lwte" ajfivstantai pollavki"). Вероятно, именно спартанский опыт заставил греческих философов в своих проектах идеального государства отказаться от идеи формировать класс рабов из гомогенного в этническом и культурном отношении населения. Так, Платон пишет: "Сколько случается бедствий в государствах, которые обладают большим числом рабов, говорящих на одном языке" (Leg. VI, 777 с-d; ср.: Arist. Pol. VII, 9, 9, 1330 а 25-30).
Но все же, несмотря на желание отделить мятежных мессенцев от лояльных лаконских илотов, это не всегда удается. Так, судя по фрагменту из Крития, лаконские илоты были точно такой же угрозой для Спарты, как и мессенские: это из-за них спартанцы не чувствовали себя в безопасности даже в собственных домах (fr. 37 Diels = Libanius. Or. XXV, 63). А в 369 г. спартанцы, объявив о наборе лаконских илотов в армию, сами же испугались слишком большого успеха своей рекрутской кампании: в списки было внесено 6 тысяч илотов. По словам Р. Талберта, "набор в армию такой орды потряс спартанцев и нанес удар по их нервной системе"107. Только убедившись, что число свободных людей (граждан, союзников, наемников) будет достаточным для противовеса илотам, они несколько успокоились (Xen. Hell. VI, 5, 29).
Если проанализировать те немногие высказывания греческих авторов V-IV вв. (Фукидид, Критий, Ксенофонт, Платон, Аристотель), которые касаются илотии, можно убедиться, что все они единодушно делают акцент на существовании постоянного и сильного напряжения между спартиатами и илотами

Можно согласиться с мнением тех ученых, которые полагают, что "спартанский мираж ослепил все классы одинаково", и лаконские илоты, точно так же, как и их господа, мечтали улучшить свое положение внутри системы, а не вне ее108, тем более, что спартанцы предоставляли им такую возможность (Myron ар. Athen. VI, 271 f). Официальная пропаганда идей равенства, аскетизма и бедности постепенно создала в Спарте некую "виртуальную реальность", внутри которой оказались все классы общества, включая и илотов.
В любом случае нельзя смотреть на лаконских илотов как на организованных и политически опытных мятежников, обладающих элементами собственной идеологии. Надо помнить, что лаконские илоты в течение веков жили в закрытой для внешних влияний стране и находились под прямым спартанским контролем. Они были подданными господствующего класса, который сам отличался исключительным консерватизмом и ксенофобией, класса, очень далекого от каких-либо культурных интересов. Таким образом, илоты, скорее всего, были лишены какого-либо политического опыта. Вся наша традиция свидетельствует о том, что какие-то идеи сопротивления и независимости могли иметь ограниченное влияние только внутри Мессении и гораздо меньше эти идеи могли затрагивать Лаконию. Иначе трудно объяснить, как могла небольшая группа спартиатов так долго править илотами, если бы последние не проявляли значительной степени лояльности по отношению к своим господам.
* * *
В заключение хочется отметить несколько, на наш взгляд, важных моментов. Состояние источников, к сожалению, не дает нам возможности с большой степенью точности решить целый ряд проблем, относящихся к спартанской илотии. Мы можем только приблизиться к их решению. Положение усугубляется еще тем, что далеко не все даже имеющиеся в нашем распоряжении источники поддаются однозначному толкованию. Среди трудноразрешимых вопросов можно указать, в частности, следующие: чьей собственностью были илоты - государства или отдельных спартиатов; насколько сильна была действительная угроза спартанцам со стороны илотов; когда и с какого момента спартанцы стали вооружать своих илотов; как можно согласовать данные о вооружении илотов с противоположной традицией, согласно которой илоты никогда не допускались к оружию; когда появились криптии; насколько правомерно деление илотов по социальному и "национальному" признаку. Подобные и многие другие вопросы мы попытались поставить и, насколько это было в наших силах, предложили свое решение.
Подводя итоги, остановимся на самых важных, с нашей точки зрения, моментах. Илотия является особой формой зависимости. Она не совпадает ни с крепостной зависимостью крестьян Средневековой Европы или России XVIII-XIX вв., ни с классическим античным рабством.

Дискуссионным остается и вопрос об отношениях илотов со спартиатами. С одной стороны, спартиаты создали целую систему репрессивных мер, направленных против илотов. Предание свидетельствует об их постоянном страхе перед возможными выступлениями илотов (Critias ap. Lyban. Or. XXV, 63; Xen. Lac. pol. 12, 4). Возможно, что даже привлечение большого числа илотов в армию отчасти было связано с попыткой как-то обезопасить свои тылы во время отсутствия основной массы боеспособных граждан, ведь в армию набиралась наиболее активная часть илотов111. Но данным об очень напряженных отношениях спартиатов и илотов противоречит тот факт, что илоты, во всяком случае, начиная с Греко-персидских войн, набирались в спартанскую армию, а значит - вооружались. В период Пелопоннесской войны из них даже формировались отряды гоплитов.
Полностью снять это противоречие вряд ли возможно, но отдельные соображения все же выскажем. Как известно, в армию набиралась ничтожно малая часть илотов по сравнению с их общим количеством. Само собой разумеется, что эти илоты должны были отличаться особой надежностью. Их верность стимулировалась надеждой на освобождение. Большая часть этих илотов, возможно, была домашней прислугой (Plat. Alc. 1, 122 d; Plut. Lyc. - Num. Synkr. 2, 4; Alc. 23, 7)112, самим порядком вещей более тесно связанных со своими господами, чем илоты, сидящие на клерах113.
По словам Д. Лотце, "понятие "илоты" помимо несвободных крестьян включало в себя весь домашний персонал, который не имел никакого отношения к хлебопашеству"114. Известные отношения доверительности могли передаваться по наследству от одного поколения илотов и их хозяев к другому. Именно домашние слуги или их потомки, скорее всего, призывались в армию, и им доверялось оружие. Важным обстоятельством было также то, что за поведением домашних рабов было легче следить - ведь часть из них жила в самой Спарте, в городских домах их хозяев.
Мы не раз обращали внимание на то, что илоты находились в двойной зависимости как от своих конкретных владельцев, так и от государства в целом. Но и спартанские граждане в неменьшей степени зависели от своих илотов. Внутренний фактор - постоянная угроза илотских мятежей - самым непосредственным образом влиял на внешнеполитический курс Спарты. Спартанскому государству приходилось постоянно корректировать свои политические амбиции согласно "домашним" обстоятельствам. Знаменитая спартанская медлительность и нерешительность во внешней политике, на которую не раз обращали внимание древние авторы, во многом объясняется именно внутриполитическим раскладом сил. В спартанской армии уже в V в. спартиатов было значительно меньше, чем периеков и илотов, и подобная тенденция постоянно только усиливалась. Конечно, отчасти это объясняется т. н. олигантропией, но, возможно, спартанцы просто боялись оставлять на долгое время страну без боеспособных граждан. Илоты как потенциальные мятежники и враги были вечным кошмаром Спарты.