В. М. Строгецкий в своей критике присоединяется к суждению авторитетных ученых, которые считают версию Дж. Ларсена о столь позднем образовании Пелопоннесского союза мало обоснованной, а потому недоказуемой гипотезой. Среди этих ученых В. М. Строгецкий называет Ф. Хампля, Н. Хэммонда, Г. Бенгтсона, К. Викерта, Е. Тигерштедта, В. Эренберга4.
Еще более радикальный взгляд на время возникновения Пелопоннесского союза принадлежит Г. Шеферу. Он относит его окончательное оформление только к IV в.5 Г. Шефер исходит из весьма сомнительной посылки, что в VI в. еще не существовало четко оформленных межполисных отношений между отдельными государствами. Как нам кажется, это далеко не так. До нас дошли документы или прямо относящиеся к периоду архаики, или восходящие к этому времени. В качестве примера приведем договор между Элидой и Гереей, датируемый обычно серединой VI в. (Tod2, № 5). Знакомство с текстами ранних договоров о заключении военных союзов (симмахий) приводит к выводу, что шаблон этих договоров был выработан достаточно рано и в дальнейшем мало менялся. Договоры о военных союзах, как правило, и в более поздние эпохи были очень краткими, составленными по одному и тому же образцу. Главное внимание в них обращалось не столько на содержание, которое было стандартным, сколько на преамбулу и перечисление гарантий их выполнения. Как мы покажем ниже, в основу Пелопоннесского союза были положены именно такие двусторонние соглашения между Спартой и каждым из союзных полисов. Хотя в нашем распоряжении нет аутентичных документов, сохранившихся на камне, литературная традиция упоминает подобные договоры, например договор между Тегеей и Спартой.
Конечно, можно предположить, что договорные отношения оформлялись post factum и включали в себя, за редким исключением, стандартные пункты, кочующие из одного договора в другой. Ведь документальное оформление уже существующих отношений всегда имеет тенденцию несколько запаздывать. В древности, даже в период классики и эллинизма документы часто составлялись достаточно кратко. Это давало возможность Спарте как главе союза истолковывать условия договоров так, как она считала выгодным для себя, при необходимости значительно расширяя их содержание. По словам Ф. Ф. Соколова, "это совершенно в духе древних, и особенно в духе спартанцев". В качестве примера такого рода умолчаний он приводит отсутствие в мирном договоре 404 г. упоминания дани.

Просишь Аркадию всю? Не дам тебе: многого хочешь!
Желудоядцев-мужей обитает в Аркадии много,
Кои стоят на пути. Но похода все ж не возбраняю.
Дам лишь Тегею тебе, что ногами истоптана в пляске,
Чтобы плясать и поля ее тучные мерить веревкой (I, 66).
Данный оракул представляет собою несомненный интерес. В стилизованном образе "желудофагов" (balanhfavgoi), очевидно, можно усмотреть намек на некоторую примитивность жителей Аркадии, которые занимались в основном разведением овец и свиней. Что касается обещания оракула дать спартанцам Тегею, то из контекста понятно, что имелся в виду не столько сам город, который лежал в лощине, сколько сельскохозяйственные угодья вокруг Тегеи. Ведь только на равнине можно плясать и мерить ее веревкой, т. е. делить на клеры.
Геродот, рассказывая о приготовлениях спартанцев, пишет, что они "твердо рассчитывали обратить в рабство тегейцев" и даже взяли с собой для них оковы (I, 66). Однако действительность оказалась иной. Спартанцы были разгромлены и "на тех, кто попал в плен к врагам, были наложены те самые оковы, которые они принесли с собой". Геродот рассказывает, что эти цепи хранились в храме Афины Алеи в Тегее (I, 66) в качестве посвятительного дара. Они, как свидетельствует Павсаний, висели там и в его время (III, 7, 3; VII, 47, 2).
Согласно общепринятой хронологии, война с Тегеей имела место в первой половине VI в. 7 Это следует прежде всего из сообщения Геродота, что данная война велась при спартанских царях Леонте и Агасикле (I, 65, 1), чье правление помещают, как правило, между 590 и 560 гг. Тегейская кампания не ограничилась только одной битвой, о которой рассказывает Геродот. Для Геродота т. н. "кандальная битва" была только инцидентом с неопределенной датой в долгой борьбе Спарты с Тегеей8. Судя по краткой ремарке Геродота, в ходе этой борьбы состоялось несколько сражений, в которых спартанцы неизменно терпели поражение.

В. М. Строгецкий предлагает свой перевод, который является вполне возможным вариантом, но противоречит толкованию этого места у Аристотеля. Он понимает выражение mh; ejxei'nai crhstou;" poiei'n как "не принимать [мессенцев] в число граждан". По мнению В. М. Строгецкого, архаическое выражение crhstou;" poiei'n в данном контексте употреблено в явно политическом смысле - "делать кого-либо добрым, хорошим" означает "предоставлять гражданские права"14. В понимании данного спорного места В. М. Строгецкий следует за целым рядом исследователей. Укажем, в частности, на статью Ф. Якоби, специально посвященную доказательству именно такого значения выражения crhstou;" poiei'n15. Дж. Хаксли и П. Кэртлидж, основываясь на авторитете Ф. Якоби, также считают, что "не делать мессенцев полезными" означает "не давать им гражданские права в Тегее"16.
Трудно выбрать приемлемый вариант, поскольку оба предлагаемых перевода имеют свои резоны, но не могут быть надежно доказаны, ибо мы не обладаем материалом для сравнения. Как нам кажется, в пользу первого варианта выступает как авторитет Аристотеля, так и то соображение, что в самых первых договорах в интересах Спарты было гарантировать своим приверженцам "на местах" безопасность на религиозно-правовом уровне. Спарта вынудила власти Тегеи от имени своей общины взять на себя клятвенные обязательства не мстить местным лаконофилам.
Кроме двух вышеназванных пунктов остальные условия договора нам не известны. Аристотель их не упоминает, поскольку они, скорее всего, были стереотипны. Судя по более поздним документальным свидетельствам и общим принципам, положенным в основу организации Пелопоннесской лиги, договор между Спартой и Тегеей должен был включать в себя следующие пункты: Тегея обещала Спарте помощь в случае восстания илотов, признавала военное руководство Спарты в случаях совместных войн, а Спарта, в свою очередь, гарантировала Тегее защиту ее территории от врагов. Помимо частных условий, характерных именно для договора с Тегеей, текст соглашения, скорее всего, включал общую формулу, которая будет повторяться во всех двусторонних договорах между
Спартой и вновь принимаемыми в Пелопоннесскую лигу членами: союзные государства обещали "иметь одних и тех же друзей и врагов и следовать за лакедемонянами по суше и по морю, куда они ни поведут" (Xen. Hell. II, 2, 20).
Договор с Тегеей, по-видимому, был первым неравноправным договором, который стал образцом для всех последующих соглашений между Спартой и ее союзниками. Модель отношений, опробованных в Тегее, вероятно, вскоре была распространена на всю Аркадию, хотя у нас нет документальных данных о заключении союзных договоров с другими аркадскими городами.
История вхождения Тегеи в Пелопоннесский союз интересна не только тем, что тегейцы были первыми, кого уже можно назвать членами Пелопоннесского союза. Тегея для Спарты стала своеобразным полигоном, где последняя опробовала различные способы воздействия на своих потенциальных союзников. Как заметил П. Кэртлидж, Тегея была "подчинена благодаря комбинации магии, военной силы и дипломатии".

Поиски ахейских предков .
Около середины VI в. в связи с новым направлением политики Спарте понадобилось идеологически обосновать свои притязания на господство в Пелопоннесе. В этом немалую поддержку спартанцам оказали дельфийские жрецы, которые, возможно, и подали им идею предъявить претензии на остров Пелопса как законное наследие Гераклидов19. Задача состояла в том, чтобы показать "древность, святость и нерушимость" прав спартанцев не только на Мессению, но и на весь Пелопоннес, ибо, как заметил М. И. Мандес, "по складу греческого ума здесь наибольшее влияние должны были иметь историко-мифологические доказательства"20. Геродот цитирует оракул, который дал возможность спартанцам объявить себя истинными наследниками ахейских властителей Пелопоннеса (I, 67). Благодаря интересу Геродота к подобным сюжетам мы хорошо осведомлены о данной истории (I, 67-68). Согласно Геродоту, пифия посоветовала спартанцам для победы над Тегеей перенести в Спарту останки Ореста, сына Агамемнона. Это задание сумел выполнить только спартиат Лихас, принадлежащий к т. н. агатоергам, особому элитному подразделению, о существовании которого, правда, свидетельствует только Геродот (I, 67)21. Перенос из Тегеи в середине VI в. и захоронение в Спарте костей Ореста дало спартанцам важное моральное преимущество над противником.
То, что подобная акция не была единичной, свидетельствует также перенос останков Тисамена, сына Ореста, из Ахайи в Спарту. Павсаний утверждает, что еще в его время гробница Тисамена находилась "там, где у лакедемонян происходят общественные обеды" (VII, 1, 8). Павсаний не датирует перенос костей Тисамена, но данное событие состоялось, скорее всего, в середине VI в. и было частью филахейской политики Спарты22. Спартанцы, конечно, надеялись на то, что, овладев останками Тисамена, они смогут по праву претендовать и на северный Пелопоннес. И хотя какого-либо зримого и немедленного эффекта эти пропагандистские акции вроде бы не имели, они дали Спарте моральное право считать себя наследницей ахейских царей и героев.

Однако Хилон не мог действовать без поддержки царей или хотя бы одного из царей. Судя по некоторым признакам, новая идеология, скорее всего, была поддержана царями из дома Агиадов. Так, могилу Ореста поместили близ статуи царя Полидора, принадлежащего к дому Агиадов и по традиции считавшегося защитником народа (Paus. III, 11, 10). Но что самое важное - это утверждение царя Клеомена, тоже Агиада, что он "не дориец, а ахеец" (Her. V, 72, 3).
Как нам кажется, Дж. Хаксли без особого на то основания считает, что филахейская политика Хилона имела достаточно оппонентов даже внутри семьи Агиадов. В доказательство своей версии он ссылается на то, что сына царя Анаксандрида, родившегося во время насаждения данной политики, демонстративно назвали Дориеем (Her. V, 41, 3). "Это имя, - пишет Дж. Хаксли, - бросает вызов общепринятой политической доктрине и предполагает, что Хилон насаждал эту политику против воли царей"
Борьба Аргоса и Спарты за лидерство.
Спарта и Аргос - две родственные дорийские общины, чья государственность складывалась приблизительно в одно и то же время и одним и тем же способом - покорением местного додорийского населения. Государственное устройство этих общин тоже во многом было идентичным Дорийский Аргос, который в VII в. наряду со Спартой доминировал в Пелопоннесе, очень рано стал главным источником агрессии для своих соседей, особенно на северо-востоке Пелопоннеса. Для таких государств, как Флиунт, Сикион и Коринф, Аргос представлял постоянную угрозу. Причины традиционной вражды Аргоса и Спарты заключались в том, что это были два самых сильных в военном отношении государства в южной Греции. Оба они претендовали на первенство в Пелопоннесе и готовы были силой оспаривать друг у друга спорные территории, входящие в сферу интересов как Аргоса, так и Спарты.
Для Спарты борьба c Аргосом далеко не всегда была удачной. Спартанцы оказались в тяжелейшем положении в 1-й половине VII в., когда Мессения еще не была полностью усмирена, а с севера уже шло широкое наступление аргосцев во главе с царем-тираном Фидоном30. Завоевания аргосского царя проходили под лозунгом возвращения "наследства Темена", десятым потомком которого он себя считал (Strab. VIII, 3, 33, p. 357-358). Согласно Страбону, наступление Фидона было настолько успешным, что он "лишил спартанцев владычества над Пелопоннесом, которое прежде им принадлежало" (VIII, 3, 33, p. 358).

Хотя Аргосу и не удалось отстоять Фиреатиду, однако описание сражения у Геродота создает впечатление, что, по крайней мере, в середине VI в. существовало еще известное равновесие сил. Память о тяжелейшей борьбе за Фиреатиду и гордость за победу над аргосцами проявилась, в частности, в том, что на своих праздниках спартанцы носили специальные венки, называемые фирейскими (Sosib. FgrHist 595 F 5)32.
Победа над Аргосом в 546 г. была по-своему знаковой, потому что она не только расширила спартанское влияние на северо-восток, но и показала расположенным там государствам, что лидерство окончательно перешло от Аргоса к Спарте. Однако на этом вооруженные столкновения Спарты и Аргоса не прекратились. Еще долгие годы Спарте пришлось доказывать свое военное превосходство.
Период ослабления Аргоса и временного отказа его от каких-либо территориальных претензий наступает в связи с поражением, которое нанес аргосцам спартанский царь Клеомен в битве при Сепее в 494 г. (Her. VI, 76-83). Большинство исследователей относят битву при Сепее к 495/4 г. на основании двойного оракула, приводимого Геродотом и связывающего хронологически два события - захват персами Милета и разгром аргосцев (VI, 18-19; 77)33. Однако существует и другая версия, у которой также немало сторонников, среди них и отечественные исследователи С. А. Жебелев и С. М. Строгецкий. Ссылаясь на утверждение Павсания, чьим источником в данном случае была местная аргосская хроника (III, 4, 1), битву при Сепее датируют 520 г. Эта дата отчасти находит свое подтверждение в сообщениях Плутарха (Mor. 245 d) и Полиэна (VIII, 33), что в походе наряду с Клеоменом участвовал также и второй царь Демарат, чего было бы странно ожидать после 506 г., когда из-за ссоры как раз этих царей был принят закон, запрещавший обоим царям вместе выступать в поход (Her. V, 75). Но, как нам кажется, сообщения поздних авторов и соображения относительно участия Демарата в войне с Аргосом все же не могут перечеркнуть вполне ясного свидетельства Геродота.

Как справедливо полагает В. М. Строгецкий, именно после этого поражения Аргоса все более или менее крупные города Арголиды стали членами Пелопоннесской лиги. Во всяком случае, в отличие от самого Аргоса полисы Арголиды были членами Эллинского союза, возникшего в 481 г. Их имена перечислены на колонне, установленной в Дельфах в честь победы над персами (Tod2, № 19 = ML, № 27): Трезена, Тиринф, Эпидавр, Гермиона, Флиунт, Микены35. Вопреки нейтралитету Аргоса остальные общины Арголиды послали свои войска к Платеям в 479 г. (Thuc. IX, 28, 4).

В 90-80-х гг. VI в. Спарта помогла Элиде захватить Писатиду, на территории которой находилась Олимпия, и обратить ее граждан частично в рабов, частично в периеков (Strab. VII, 3, 30, p. 355; 33, p. 358; Paus. VI, 22, 2-4). Начиная с 580 г., Олимпийские игры уже судили судьи из Элиды (Paus. V, 9, 4-5). В свою очередь, благодаря союзу с Элидой влияние Спарты в Олимпии, которое было заметно уже под конец VIII столетия, ок. 572 г. прочно устанавливается. Элида, став распорядительницей Олимпийских игр, представляла большую ценность для Спарты и как источник денежных средств (Thuc. I, 121, 3; 143, 1).
Военный союз (симмахия) между Спартой и Элидой, по-видимому, был заключен в первые десятилетия VI в.37 Позже, когда Элида вошла в состав Пелопоннесского союза, Спарта никогда не вмешивалась в ее внутренние дела. Как известно, в Элиде ок. 70-х гг. V в. произошли большие политические изменения, сопровождавшиеся синойкизмом (Diod. XI, 54, 1; Strab. VIII, 3, 2, p. 336) и, согласно мнению некоторых исследователей, принятием демократической конституции38. Но спартанцы, как и в случае с Мантинеей, никак не прореагировали на эти неприятные для них перемены.
Особое положение среди союзников Спарты занимал Коринф. Это был единственный член союза, который сохранял со Спартой известный паритет и чья позиция в решении того или иного вопроса была не менее важной, чем позиция самой Спарты. Если можно говорить о параллелизме властных структур Пелопоннесского союза, то это был параллелизм спартанской апеллы и союзного собрания, где влиянием пользовались депутаты от Коринфа. Как правило, все остальные союзники присоединялись к мнению Спарты или Коринфа.
Время вступления Коринфа в Пелопоннесскую лигу точно неизвестно. Во всяком случае, когда Коринф стал ее членом, союз между ними существовал уже в 525 г., когда эти два государства предприняли совместный поход против тирана Самоса Поликрата (Her. III, 48-49). Судя по участию Коринфа в Первой и Второй Мессенских войнах на стороне Спарты (Paus. IV, 11, 1; 15, 8)39, их дружеские отношения имели длительную историю. Союз Коринфа со Спартой, сложившийся в ходе Мессенских войн, по-видимому, сохранялся в течение всего периода правления Бакхиадов. Об этом свидетельствует сообщение Плутарха, согласно которому спасающиеся от тирана Кипсела Бакхиады были охотно приняты в Спарте (Lys. 1). Прервались эти дружеские связи в середине VII в., с приходом к власти в Коринфе на длительный период (до 583 г.) тиранов из рода Кипселидов (Her. V, 92; Arist. Pol. V, 9, 22, 1315 b).
Источники почти единодушны в том, что уничтожение тирании в Коринфе произошло без помощи Спарты (Nic. Dam. FgrHist 90 F 60, 1). Таким образом, у нас нет причины думать, что существовала жесткая временная связь между падением тирании в Коринфе и возобновлением союза со Спартой.

Особенно много хлопот спартанцам доставляли крупные полисы наподобие Коринфа, с богатым прошлым и не менее амбициозные, чем сама Спарта. Попытки не считаться с ними принесли Спарте больше вреда, чем пользы.
Главным критерием ценности союзника для Спарты служил его военный потенциал, особенно наличие флота. Самыми уважаемыми членами союза были именно морские державы, такие, как Коринф, которые чувствовали себя со Спартой на равных. Коринф находился в особом положении еще и потому, что был богат. В любой войне, которая требовала денег и кораблей, без Коринфа было не обойтись. Богатство Коринфа точно так же вошло в пословицу (Strab. VIII, 6, 20, p., 378), как спартанская бедность. Мы знаем целый ряд случаев, когда veto коринфян положило предел спартанскому самоуправству. Более того, за некоторыми внешнеполитическими инициативами Спарты явно просматривались интересы Коринфа. Так, в походе спартанцев против Поликрата прежде всего были заинтересованы коринфяне, которые хотели сделать Эгеиду безопасной для собственного флота. Главным инициатором Пелопоннесской войны был также Коринф.
Оформление Пелопоннесского союза .
(система договоров)
Группа государств, вошедших в состав Пелопоннесской лиги, в литературной традиции называлась обыкновенно "лакедемоняне и их союзники" (oiJ Lakedaimovnioi kai; oiJ suvmmacoi) (Her. VII, 157; Thuc. V, 18, 1; VIII, 18, 1; 37, 1; 58, 1). Это было, по сути дела, официальное название Пелопоннесского союза, ибо так он обозначался в международных документах, например в серии договоров между Спартой и Персией 413-411 гг., тексты которых приводит в своей "Истории" Фукидид (Thuc. VIII, 18, 1; 37, 1; 58, 1). Как указывает К. Викерт, еще в период Греко-персидских войн не было твердо установленного названия для спартанской симмахии47. Мы бы сказали, что и после Греко-персидских войн иного названия, кроме "лакедемоняне и их союзники", так и не появилось. Именно подобным образом сами греки называли это союзное объединение. Хотя чаще всего говорили просто "пелопоннесцы", так как государства Пелопоннеса составляли основу союза. Напомним, что в документах, сохранившихся на камне, члены Второго Афинского морского союза также именовали себя "афиняне и их союзники", например в учредительном декрете 377 г. (Ditt. Syll.3, № 147).
Общераспространенное в новое время название "Пелопоннесский союз" или "Пелопоннесская лига" кажется некоторым ученым не совсем удачным названием. Так, по словам Е. Балтруша, "современное обозначение "Пелопоннесский союз" - не только не корректно, но оно также объективно вводит в заблуждение. Ведь союзная система Спарты не была сравнима с союзом государств наших дней, например НАТО.

Будучи изначально военным союзом по преимуществу, т. е. симмахией, Пелопоннесский союз имел в виду общее ведение войны под руководством Спарты. Никакого общего соглашения между всеми членами Пелопоннесской лиги не было. Спарта оформляла свои отношения с союзниками с помощью серии именно сепаратных договоров54.
Стандартным пунктом подобных договоров, судя по литературным источникам, было обязательство "иметь одних и тех же друзей и врагов, что и лакедемоняне" (to;n aujto;n me;n ejcqro;n kai; fivlon Lakedaimonivoi" nomivzein) (Xen. Hell. V, 3, 26; также см.: II, 2, 20; ср.: Thuc. I, 44, 1). Сама формулировка несет на себе следы неравноправности союзников и Спарты55.
Подобная широкая формулировка предполагала, если это специально не оговаривалось, что союзники Спарты были обязаны помогать ей и в случае восстания илотов (с правовой точки зрения Спарта пребывала в состоянии постоянной войны с илотами - Plut. Lyc. 28, 7).
Как полагают некоторые исследователи, нельзя исключить и такой возможности, что помимо общей прокламации - "иметь одних и тех же друзей и врагов, что и лакедемоняне" - в каждом индивидуальном договоре содержался специальный пункт, обязывающий союзников оказывать Спарте помощь, если восстанут илоты, а также не принимать их у себя и не давать им гражданские права56. В качестве доказательства обычно ссылаются на условия Никиева мира 421 г., где афиняне обязались помогать Спарте в случае илотского восстания (Thuc. V, 23, 3). Конечно, такой вариант возможен, но трудно себе представить, чтобы Спарта включала этот пункт во все союзные договоры. Как нам кажется, в середине VI в., когда было сформировано ядро Пелопоннесского союза, в подобной детализации нуждались разве только соглашения Спарты с городами Аркадии, поскольку связь между Мессенией и Аркадией была тесная и исконная. Весь предыдущий опыт показал спартанцам, что Аркадия воспринимается мессенцами и действительно является для них естественным убежищем.
Второй принципиальный пункт стандартного договора обязывал союзников следовать туда, куда поведут их спартанцы  (ajkolouqei'n de; o{poi a]n hJgw'ntai kai; suvmmacoi ei\nai) (Xen. Hell. V, 3, 26; также: II, 2, 20). Таким образом, союзники со всей определенностью делегировали Спарте свое право на внешнеполитическую инициативу. Это было существенное ограничение независимости союзных Спарте государств. Как заметил Е. Балтруш, "Пелопоннесский союз был инструментом прежде всего спартанской внешней политики".