Форум Геннадия Бордукова

    Античная история и нумизматика.

    Информация о пользователе

    Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



    Глава I. СВАДЬБА И ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ.

    Сообщений 21 страница 27 из 27

    21

    Путь, который вел к внебрачным связям, вымащивался, конечно же, охотно помогавшими служанками и алчными горничными, — классом, который был особенно заинтересован в делах такого рода. Они передавали записки и небольшие подарки, цветы и фрукты, причем особенно популярны были яблоки (Alciphron, Epist., Hi, 62; Lucian., Tax., 13; Dial. Meretr., 12, 1; Theocritus, xi, 10), даже битые, — замечательно, что здесь яблоки играли ту же роль, как и в случае с Евой; короче говоря, они исполняли все то, посредством чего устраиваются тайные любовные романы, — все это весьма утонченно живописуется Овидием в его «Искусстве любви» (i, 351 сл.; ii, 251 сл.). Кормилица Федры, потерявшей рассудок от любви к своему прекрасному пасынку Ипполиту, с инфернальным лукавством пытается играть роль сводни, что превосходно описано Еврипидом в его «Ипполите». С помощью услужливых приспешников добывались и устанавливались лестницы, по которым любовник проникал в покои женщины через обычное или слуховое окно (Xenarch., фрагм. 4, Kock; Ath., xiii, 569), и проделывались все остальные хитрости, благодаря которым беззаконная любовь достигает своей цели. Можно предположить, что готовность этих посредников к услужению поощрялась денежными подарками (Dio Chrysost., vii, 144), хотя открытое подтверждение этому в текстах обнаруживается нечасто. Общеизвестный миф о прекрасной Данае, отец которой, устрашенный оракулом, спрятал ее от внешнего мира в двойном и тройном медном «покое, башне подобном» (и все же Зевс у нее побывал), есть не что иное, как подтверждение этой догадки, ибо дождь, в образе которого он приходил, был золотым.
    Конечно, содействие запретным радостям любви не осталось в руках одних нянек, слуг или служанок госпожи; напротив, со временем образовался особый класс «устроителей благоприятного случая», сводниц14, всегда готовых услужить и уладить любовные дела за деньги. С совершенным пластическим искусством и в высшей степени реалистично зарисовал одну такую личность Геронд (третий век до н.э.) в первом из своих мимиямбов (открыты в 1891 году). Он вводит нас в дом весьма респектабельной дамы по имени Метриха, которая сидит за шитьем в обществе своей единственной служанки; муж ее отправился по делам в Египет, и уже десять месяцев она не имеет от него вестей. Раздается стук в дверь; она вскакивает, полная радостных ожиданий, что сейчас войдет муж, по которому она так истосковалась; но за дверью стоит не он, а Гиллис, в лице которой поэт знакомит нас с одной из угрюмых и малодушных, но назойливых и чрезвычайно ловких «мастериц удобного случая». После нескольких ничего не значащих приветственных фраз две женщины заводят следующую беседу:
    МЕТРИХА Фракиянка, стучатся в дверь, поди глянь-ка,
    Не из деревни ли от нас пришли.
    ФРАКИЯНКА Кто там
    За дверью?
    ГИЛЛИС Это я!
    ФРАКИЯНКА А кто ты? Боишься
    Поближе подойти?
    ГИЛЛИС Вот, подошла ближе!
    ФРАКИЯНКА Да кто же ты?
    ГИЛЛИС Я мать Филении, Гиллис!
    Метрихе доложи, что к ней пришла в гости.
    ФРАКИЯНКА Зовут тебя.

    0

    22

    МЕТРИХА Кто?
    ФРАКИЯНКА Гиллис!
    МЕТРИХА Мать моя, Гиллис!
    Открой же дверь, раба! Что за судьба, Гиллис,
    Тебя к нам занесла? Совсем как бог к людям
    Явилась ты! Пять месяцев прошло, право,
    С тех пор как — Мойрами клянусь — во сне даже
    Не видела, чтоб ты пришла к моей двери.
    ГИЛЛИС Ох, дитятко, живу я далеко, — грязь-то
    На улицах почти что до колен, я же
    Слабей последней мухи: книзу гнет старость,
    Ну да и смерть не за горой стоит... близко.
    МЕТРИХА Помалкивай, на старость не пеняй даром, —
    Еще любого можешь задушить, Гиллис!
    ГИЛЛИС Смеешься, — вам, молоденьким, к лицу это,
    Быть может.
    МЕТРИХА Не смеюсь, — ты не сердись только!
    ГИЛЛИС Долгонько, дитятко, вдовеешь ты что-то,
    На ложе на пустом томясь одна ночью.
    Ведь десять месяцев прошло, как твой Мандрис
    В Египет укатил, и с той поры, ишь ты,
    Ни строчки не прислал, — забыл тебя, видно,
    И пьет из новой чарки... Там ведь жить сладко!
    В Египте все-то есть, что только есть в мире:
    Богатство, власть, покой, палестра, блеск славы,
    Театры, злато, мудрецы, царя свита,
    Владыка благостный, чертог богов-братьев,
    Музей, вино, — ну, словом, все, что хочешь.
    А женщин сколько! Я клянусь тебе Корой,
    Что столько звезд ты не найдешь в самом небе.
    И все красавицы! С богинями схожи,
    На суд к Парису что пришли, — мои речи
    Да не дойдут до них! Ну, для чего сиднем
    Сидишь, бедняжечка? Вмиг подойдет старость
    И сгинет красота... Ну, стань другой... на день,
    На два переменись и отведи душу
    С иным дружком. Ведь и корабль, сама знаешь,
    На якоре одном стоит не так прочно!
    Коль смерть незваная к нам завернет в гости,
    Никто уж воскресить не сможет нас, мертвых.
    Эх, часто непогодь сменяет вдруг вёдро, —
    Грядущего не знаем мы... Ведь жизнь наша
    То так, то сяк ...
    МЕТРИХА Ты клонишь речь к чему?
    ГИЛЛИС Близко
    Чужого уха нет?
    МЕТРИХА Нет, мы одни!
    ГИЛЛИС Слушай,
    С какой к тебе пришла сегодня я вестью.
    Грилл, Матакины сын, — Патекия внук он, —
    Победу одержал он пять раз на играх:
    В Пифоне мальчиком, в Коринфе два раза
    Незрелым юношей, да раза два в Пизе,
    В бою кулачном, где сломил мужчин зрелых, —
    Богатый — страсть, добряк — не тронет он мухи,
    В любви всеведущий, алмаз, одно слово, —
    Как увидал тебя на празднике Мизы15,
    Так в сердце ранен был и запылал страстью.
    И день и ночь он у меня сидит, ноет,
    Ласкается ко мне, весь от любви тает.
    Метриха, дитятко, ну, раз один только
    Попробуй согрешить. Пока тебе старость
    В глаза не глянула, богине ты сдайся.
    Двойной тут выигрыш: ты отведешь душу,
    Да и подарочек тебе дадут славный.
    Подумай-ка, послушайся меня, — право,
    Клянуся Мойрами, люблю тебя крепко!

    0

    23

    МЕТРИХА Седеет голова, тупеет ум, Гиллис,
    Клянусь любезною Деметрой и мужа
    Возвратом, — от другой не вынесла б речи
    Подобной, и иное мне бы петь стала,
    И за врага б сочла порог моей двери!
    Ты тоже, милая, подобных слов больше
    Ко мне не заноси. Такую речь к месту
    С распутными вести старухам вам, — мне же,
    Метрихе, дочери Пифея, дай сиднем
    Сидеть, как я сижу. Не будет мой Мандрис
    Посмешищем для всех! Но соловья, Гиллис,
    Не кормят баснями. Поди, раба, живо
    Ты чашу оботри да три шестых ачей-ка
    Туда вина, теперь воды прибавь каплю,
    И чарку полную подай.
    ФРАКИЯНКА На, пей, Гиллис!
    ГИЛЛИС Давай! Я забрела не для того, чтобы
    С пути тебя сбивать, — виною здесь праздник!
    МЕТРИХА На нем зато и покорила ты Грилла!
    ГИЛЛИС Твоим бы быть ему!" Что за вино, детка!
    Клянусь Деметрою, уж как оно вкусно!
    Вкусней вина, чем здесь, и не пила Гиллис
    Еще ни разу. Ну, прощай, моя милка,
    Блюди себя! Авось Миртала да Сима
    Пребудут юными, пока жива Гиллис!
    [перевод Г. Церетели]
    В данном случае сводня потерпела полную неудачу; Метриха совершенно недвусмысленно отправляет ее восвояси, будучи, однако, достаточно добросердечной для того, чтобы налить гостье на прощание вина, ибо ей прекрасно известна слабость женщин этого сорта, чье пристрастие к вину вновь и вновь подчеркивается авторами, образуя, особенно в комедии, мотив, неизменно встречавшийся аплодисментами.
    Если женщина была слишком робкой, сводня (будь то мужчина или женщина) представляла в ее распоряжение свой дом или находила

    другую, нейтральную территорию для любовного гнездышка (публичный дом)16.
    Частое упоминание таких любовных пристанищ античными авторами и многочисленность обозначающих их словечек показывают, насколько широко были распространены подобные услуги и сколь часто возникала в них потребность, так как здесь спрос и предложение всегда прямо зависели друг от друга.
    Иногда, содействуя беззаконной связи, свой дом предоставлял для свиданий друг. Самый известный пример — отрывок из Катулла (Ixviii, 67); поэт не может найти слов, чтобы сполна выразить свою благодарность другу Аллию:
    Поприте он широко мне открыл, недоступное прежде,
    Он предоставил мне дом и даровал госпожу, Чтобы мы вольно могли там обшей любви предаваться,
    Здесь богиня моя в светлой своей красоте Нежной ногою, блестя сандалией с гладкой подошвой,
    Через лошеный порог переступила, входя.
    [перевод С. В. Шервинского]
    Случалось, конечно, и так, что муж знал о любовных шашнях жены и сносил их молча; порой он даже извлекал из них материальную выгоду — согласно речи против Неэры (ошибочно приписываемой Демосфену), жене приходилось покрывать расходы на домашнее хозяйство, приторговывая своим телом. Однако в случае супружеской неверности со стороны жены муж мог получить развод. Мы не станем подробно рассматривать юридические установления, связанные с таким разводом, но стоит упомянуть, что расторжение брака могло происходить также в силу иных причин. В их числе — несовместимость характеров, для рассмотрения которой, по мнению Платона («Законы», vi, 784), не мешало бы учредить третейский суд; далее, — бездетность, что выглядит довольно логичным, поскольку порождение законных потомков было, по мнению греков, главной целью брака. Поэтому женщины, не имевшие детей, прибегали к такой уловке, как выдача чужого ребенка за своего, ибо, по слову Диона Хризостома (xv, 8), «каждая женщина была бы рада сохранить мужа». Вполне естественным следствием этого была идея «пробного брака», иногда осуществлявшаяся на практике. О кинике Кратете сообщается (Diog. Laert., vi, 93), что он «...хвастал, будто бы и дочь свою// Давал на месяц в пробное замужество» [перевод М. Л. Гаспapoвa].

    0

    24

    То, что было сказано выше о греческом браке, представляет собой попытку систематически свести в общую картину, которая вобрала бы в себя все значимые факты, разрозненные отрывки из различных авторов, касающиеся жен и супружества. Полученные таким образом результаты могут быть теперь дополнены различными подробностями, а пролить на них новый свет способны анекдоты, bons mots и тому подобный материал. Собрания такого рода составлялись уже в древности, и немалая их часть дошла до нашего времени. Так, вопросы брака часто рассматриваются в философских произведениях Плутарха. Неисчерпаемым кладезем разнообразных сведений является сочинение «Пир ученых мужей» в 15 книгах, написанное Афинеем из египетского Навкратиса, жившим в эпоху Марка Аврелия. Застолье было устроено в доме Ларенсия, видного и высокообразованного римлянина; на него были приглашены двадцать девять гостей, отличившихся во всех отраслях учености, — философы, риторы, поэты, музыканты, врачи и правоведы, среди них был и Афиней, который описывает в своей книге (сохранившейся почти полностью — отсутствуют лишь начало и конец), обращенной к его другу Тимократу, все, что обсуждалось на пиршестве. В начале тринадцатой книги разговор заходит о браке и замужних женщинах: «В Спарте существовал обычай запирать вместе всех незамужних девушек и холостых юношей в темной комнате; каждый юноша уносил без всякого приданого ту девушку, которую он захватил». Согласно Клеарху из Сол, в один из праздников женщины протаскивали холостяков вокруг алтаря, хлеща их веревками. Это должно было служить назиданием остальным и заставить их жениться в положенное время. В Афинах первым ввел моногамию Кекроп, тогда как до него связи между полами были совершенно беспорядочными и господствовали «общинные браки». Согласно широко распространенному мнению, которое восходит якобы к Аристотелю, Сократ также имел двух законных жен — Ксантиппу и некую Мирто, которая была правнучкой знаменитого Аристида. Возможно, в то время это было разрешено законом ввиду недостатка населения. У персов все наложницы царя относились к его жене с уважением и почтением, отдавая ей земной поклон. Приам («Илиада», xxiv, 496) также обладал известным числом наложниц, что совершенно не раздражало его жену:
    Я пятьдесят их [сыновей] имел при нашествии рати ахейской:
    Их девятнадцать братьев at матери было единой;
    Прочих родили другие любезные жены в чертогах.
    [перевод Н. И. Гнедича]
    Как замечает Аристотель (фрагм. 162), может вызвать удивление тот факт, что у Гомера Менелай не спит с наложницами, хотя остальные герои не довольствуются одной женой. Ибо по Гомеру, даже такие старики, как Нестор и Феникс, спят со своими женами. Они не ослабили себя в молодости пьянством, половой невоздержностью или обжорством, и поэтому неудивительно, что и в старости они полны сил. Если, таким образом, Менелай отказывается от того, чтобы взять себе временную жену, то поступает он так из уважения к Елене, своей законной жене, ради которой затеял этот поход. Но Терсит бранит Агамемнона («Илиада», ii, 226) как многоженца: «Кущи твои преисполнены меди, и множество пленниц // В кущах твоих, которых тебе аргивяне избранных // Первому в рати даем, когда города разоряем...» «Разумеется, — продолжает Аристотель, — это множество женщин были лишь почетным даром; ибо и вина доставляли ему в изобилии не
    затем, чтобы он напивался пьяным». Что же касается Геракла, которого считали мужем великого множества женщин (ибо он питал к ним величайшую страсть), то он был женат не на всех сразу, а вступал с ними в брак по очереди, находясь в походах и путешествуя по различным странам.

    0

    25

    Как сообщает Геродор (FHG II, 30), пятьдесят дочерей Феспия были лишены им невинности всего за семь дней. В своей «Аттической Истории» (FHG I, 420) Истр перечисляет различных жен Тесея и утверждает, что на некоторых он женился по любви, других захватил как военный трофей, в то время как законная жена была у него всего одна.
    Филипп Македонский не брал с собой женщин в военные походы, но Дарий, низверженный Александром, даже сражаясь за свое существование, возил за собой 360 наложниц, как сообщает Дикеарх в своей «Жизни Греции» (FHG, И, 240).
    Поэт Еврипид также питал склонность к женщинам. Иероним в своих «Исторических записках» сообщает, что, когда некто сказал Софоклу, будто Еврипид является женоненавистником, тот ответил: «В своих трагедиях, да, зато они очень нравятся ему в постели».
    В комедии Евбула «Торговки венками» (фрагм. 98, Kock) замужние женщины были выведены в чрезвычайно неблагоприятном для себя свете. О них здесь было сказано следующее: «Стоит в жару выйти на улицу, как из глаз польется в два ручья краска, на щеках до самой шеи пот прочертит красную борозду, а волосы прилипнут ко лбу, отливая свинцовым блеском».
    Один из гостей цитирует такие строчки из комедии Алексида «Провидцы» (фрагм. 146, Kock): «Сколь несчастны мы, продавшие свободу жить и роскошествовать; мы живем в рабстве у своих жен вместо того, чтобы быть свободными. Что же, мы должны потерять свободу, не получив ничего взамен? Разве что приданое, но и оно полно горечи и женской желчи, в сравнении с которой мужская желчь — чистый мед. Ведь мужья, обиженные женами, прощают им, а женщины бранят нас и тогда, когда погрешают сами. Они берутся за то, что им делать не следует, а что следует — оставляют в небрежении. Они дают лживые клятвы и, не претерпевая зла, жалуются, что обречены на вечные страдания».
    Ксенарх (фрагм. 14, Kock) восхваляет счастливую жизнь кузнечиков — их жены лишены голоса; Евбул (фрагм. 116, 117, Kock) и Аристофонт (фрагм. 5, Kock) выражают мнение, что мужчина, который женится в первый раз, не заслуживает порицания, ибо еще не знает, что представляет собой это «дрянное надувательство»; тому же, кто женится вторично, помочь уже невозможно.
    Один из персонажей этой же пьесы хочет принять женщин под свое покровительство, «благословеннее и превыше которого нет ничего». Он также удачно противопоставляет знаменитым злодейкам некоторых образцовых, порядочных жен: Медее — Пенелопу, Клитемнестре — Алкестиду. «Возможно, кто-нибудь скажет худое слово о Федре; но, Зевс свидетель, какая женщина была действитель

    но добродетельной? Несчастный я человек, хороших женщин скоро больше не останется, тогда как вдоволь еще найдется дурных, которых следует упомянуть».
    У Антифана (фрагм. 221, Kock) были такие строю!: «Он женился. Что вы на это скажете? Неужели он и впрямь женился? А ведь еще вчера он прогуливался как ни в чем не бывало».
    Следующие два отрывка взяты из Менандра (фрагм. 65, 154, Kock): «Ты нипочем не женишься, если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, и не откажешься от своей жизни. Это говорю тебе я, которого угораздило жениться. Поэтому я советую тебе: «Не женись». Проголосовали и постановили. Бросим кости! Ну-ка, давай! Но да пошлют тебе боги избавление, ибо ты пускаешься в плавание по настоящему морю забот — не по Ливийскому, не по Эгейскому, не по Сицилийскому, где из тридцати судов избегают крушения три, — из женатых мужчин не спасся еще ни один».
    «Распропогибни тот, что женился первым, и вторым, и третьим, и четвертым, и последним».
    В трагедии поэта Каркина (фрагм. 3, Nauck) были такие слова: «О Зевс, к чему бранить женщин? Вполне достаточно произнести само слово женщина».
    Эти отрывки можно было бы дополнить другими, но если бы мы задались целью собрать все тексты, в которых греческие авторы — более ли, менее остроумно — обращают свое внимание на «слабый» пол, ими одними можно было бы заполнить увесистый том. У трагиков, особенно у Еврипида, мы встретим сотни нападок на женский пол, которые могут быть собраны под эпиграфом: «Похоронить женщину лучше, чем жениться на ней».

    0

    26

    Чтобы не утомлять читателя долее, мы ограничимся небольшой подборкой примеров из комедии. Конечно, отнюдь не случайным совпадением является тот примечательный факт, что самый ранний фрагмент Древней Аттической Комедии, дошедший до нашего времени, содержит нападки на женщин. Сусарион Мегарский, в первой половине шестого века до нашей эры пересадивший комедию на почву аттического дема Икария, с комическим пафосом перечисляет перед зрителями, какие несчастья приносит женщина. Однако избежать этого зла очень трудно, и он приходит к поразительному выводу: «Жениться и не жениться — одинаково плохо» (CAP, р.З, Kock). Из Аристофана (Lysistr., 368, 1014, 1018) могут быть приведены такие строки:
    «Теперь я вижу, Еврипид — мудрейший из поэтов. Ведь он про женщину сказал, что твари нет бесстыдней... Зверя нет сильнее женщин ни на море, ни в лесу. И огонь не так ужасен, и не так бесстыдна рысь... Вот и видно! Потому-то и воюешь ты со мной? А ведь мы с тобой могли бы в нерушимой дружбе жить... Вечно женщин ненавидеть обещаю и клянусь!» [перевод А. Пиотровского]
    В пьесах Аристофана женщины нередко и сами признаются в собственной низменности. Процитируем особенно характерный отрывок из «Женщин на празднике Фесмофории» (383 сл.):
    Не из тщеславия, богинями клянусь,
    Пред вами, женщины, я эту речь держу.
    Страдаю я давно за женщин всей душой,
    Страдаю оттого, что с грязью нас смешал
    Отродье овощной торговки, Еврипид.
    Всегда и всячески он унижает нас.
    Нет гадости такой, которую бы он
    На нас не взваливал. Где хоры есть, поэт
    И публика, везде на нас клевещет он,
    Что и развратны-то, и похотливы мы,
    Изменницы, болтуньи мы и пьяницы,
    И вздор несем, что мы — несчастие мужей.
    И вот, вернулся муж — в театре побывал, —
    Сейчас исподтишка осматривает все,
    Не спрятан ли куда возлюбленный у нас.
    Бывало, что хотим, все делать мы могли,
    Теперь уже нельзя: предубедил мужей,
    Презренный, против нас. Плетет жена венок, —
    Мужчина думает: «Наверно, влюблена».
    В домашних хлопотах вдруг выронит сосуд, —
    Сейчас готов упрек: «Ты что посуду бьешь?
    Наверно, вспомнила коринфского дружка!»
    Хворает девушка — сейчас же скажет брат:
    «Не нравится совсем мне цвет лица сестры!»
    Но дальше! Женщина бездетная не прочь
    Дитя чужое взять, сказать, что родила, —
    Так не удастся: муж из спальни ни на шаг!
    На девочках женились раньше старики,
    Но он нас замарал настолько, что они
    Не женятся уже, ссылаясь на слова:
    «Над престарелым мужем властвует жена».
    Благодаря ему покоев женских дверь
    Закрыта на запор; поставлена печать,
    Болты приделаны, а сверх того еще
    На страх любовникам молосских держат псов. И это мы простим. Но вспомним же, как мы Хозяйничали здесь: свободно было нам
    Таскать из кладовой вино, муку и жир...
    Не та уже пора: муж носит все ключи,
    А сделаны они куда как мудрено!
    [перевод Н. Корнилова]

    0

    27

    Несомненно, само собой напрашивается возражение, что все эти отрывки ничего или почти ничего не доказывают в отношении греческих представлений о браке и о женщинах вообще, поскольку по большей части взяты они из комедии, которая, как прекрасно известно, выводит на сцену не настоящую жизнь, а ее гротескно искривленное отражение. Все это так; однако комедия не создает совершенно новых мнений, а лишь пародирует и гиперболизирует то, что лежит под рукой, и поэтому вполне может рассматриваться как зеркало эпохи; кроме того, следует заметить, что такие нападки на брак и женский пол встречаются отнюдь не только у комедиографов, но красной нитью проходят сквозь всю литературу. К сожалению, соображения экономии места побуждают нас 
    ограничить свой выбор определенным слоем литературы; однако уже тогда, когда художественной комедии еще не существовало, раздавались голоса, которые отказывались допустить, что в женском характере заложены какие-либо добрые качества. Уже в первой четверти седьмого века до нашей эры Семонид Аморгосский (PLG, ii, 446) дал выход эгим чувствам в большом лирическом стихотворении, дошедшем до наших дней, выражая и обосновывая свою убежденность в физиологической и нравственной неполноценности женщин с поразительной ясностью и открытостью. Поэт утверждает, что девять женщин из десяти совершенно ни на что не годны, и пытается объяснить это явление их происхождением. Женщина-грязнуля происходит от свиньи, женщина до крайности хитрая — от лисы, любопытная — от собаки, тупица, которая не знает ничего, кроме еды, — из бессмысленной земли; капризная и непостоянная подобна вечно беспокойному морю, на которое невозможно положиться; ленивица, должно быть, имеет своим прародителем осла, а злопамятная — кошку; та, что питает страсть к нарядам и украшениям, что всегда находится в поисках чего-нибудь новомодного, выводится Семонидом из лошади, а последняя — уродина — из обезьяны.
    Иную создал бог из обезьяны. В ней
    Зло величайшее дано от Зевса людям.
    Лицом она гнусна. На посмеянье всем
    Жена подобная идет по стогнам града. Короткошейная, бредет она с трудом,
    Сухая, как доска, — одни сплошные кости.
    О злополучный муж, кто должен это зло
    В объятья заключать! Зато, как обезьяне,
    Ей шутки разные и выверты близки.
    На смех ей наплевать! Ни для кого не станет
    Добро она творить, и на уме у ней
    Всегда одно и то ж: всяк день она мечтает,
    Чтоб причинить другим как можно больше зла.
    [перевод Г. Церетели]
    После этого систематического свода женских пороков, занимающего ни много ни мало 82 строки, всего лишь девять строк посвящено восхвалению верной жены, трудолюбивой хозяйки дома и матери, которая ведет свое происхождение от пчелы и «любя и будучи любимой, стареет рядом с мужем — мать прекрасного и славного рода».
    Разумеется, не было недостатка и в голосах, восхвалявших женщину. В обширной «Антологии» Стобея (iv, 22 (No. 4)), где несколько глав посвящены подробному рассмотрению брака, приводится множество цитат из поэтов и философов, которые образуют смесь весьма злоречивых, но также и восторженных и восхищенных отзывов. Так, комедиограф Александр (CAP, iii, 373 (No. 5)) говорит: «Благородная жена — это сокровищница добродетели», и даже Феогнид (1225) присоединяется к мнению, что «нет ничего слаще, чем добрая жена».
    Согласно Еврипиду (TGF, 566), нельзя осуждать всех женщин без разбора: «ведь поскольку существует множество женщин, один найдет среди них немало дурных, а другой — немало и хороших». Конечно, было бы нетрудно привести здесь несколько суждений этого рода, однако они более или менее разрозненны, и похвала женщинам редко обходится без оговорок. Важно и то, что в этой главе Стобея имеется также раздел, озаглавленный «Порицание женщин», при том что нет раздела, посвященного их восхвалению.
    В нашем распоряжении имеется превосходный памфлет Плутарха под названием «Советы супругам» (см. выше), обращенный к недавно вступившей в брак паре, с которой Плутарх был знаком.
    Плутарх также написал сохранившийся трактат «О женских добродетелях» (лучше переводить это заглавие «О женском героизме»), представляющий собой собрание примеров и содержащий знаменитое изречение Перикла из его надгробной речи о том, что лучшими являются тс женщины, о которых в обществе говорится как можно меньше, неважно — дурно или хорошо. Здесь рассматривается вопрос, со времен софистов часто служивший предметом обсуждения в философских школах, — сравнимы ли добродетели женщин с добродетелями мужчин. Автор приходит к выводу, что с нравственной точки зрения оба пола равны, и обосновывает его историческими примерами из жизни выдающихся женщин.

    0