Как нам кажется, данному тексту Аристотеля можно придать несколько другое толкование, чем это делает в своем переводе С. А. Жебелев. Так, он фразу to;n mh; dunavmenon tou'to to; tevlo" fevrein mh; metevcein aujth'" [th'" politeiva"] переводит: "ибо тот, кто не в состоянии делать эти взносы, не пользуется правами гражданства". Но нельзя ли понять выражение mh; metevcein aujth'" как "не принимает участия в государственном управлении". Такое понимание текста может снять противоречие между Аристотелем и Ксенофонтом и сделать возможным предположение, что гипомейоны продолжали оставаться спартанскими гражданами, однако с меньшими, урезанными правами.
Малый объем источников и спорность их толкования привели к тому, что в современной историографии нет единого мнения о статусе гипомейонов149. Прежде всего, споры ведутся вокруг того,
можно ли считать гипомейонов гражданами или они были полностью исключены из гражданского коллектива? Рассмотрим аргументацию тех, кто отстаивает версию о негражданском статусе гипомейонов. Так, по мнению У. Карштедта, гипомейоны стоят вне понятия гражданства, поскольку, лишившись клера, они потеряли возможность принимать участие в сисситиях и служить в гражданском ополчении. Однако исследователь не исключает того, что гипомейон снова мог стать гражданином при восстановлении своего имущественного положения150. К этой точке зрения присоединяются П. Олива и М. Клаусс. Гипомейонов они относят к жителям Спарты, которые пользовались личной свободой, но не имели гражданских прав151. Их вывод основывается на известном месте в "Политике" Аристотеля, где речь идет об обедневших спартиатах, исключенных из сисситий (II, 6, 21, 1271 а 26-37). Однако, как мы показали выше, текст Аристотеля допускает разные толкования. Во всяком случае, из него нельзя сделать жесткого вывода, что гипомейоны полностью лишались всех своих гражданских прав, как это делают У. Карштедт и П. Олива.

Эд. Вилль, исследуя причины спартанской олигантропии, приходит к выводу, что социальная мобильность спартанского общества была связана с "земельным режимом, который был равноправным только в момент возникновения"155. Действительно, древняя традиция надежно зафиксировала тот факт, что численность спартиатов уже в V в. непрестанно уменьшалась (Her. VII, 234, 2; Thuc. V, 68; Xen. Hell. IV, 2, 16). Как заметил уже В. Г. Васильевский, исчезновение спартиатов "совершается как будто бы по какому-то закону, в известной определенной пропорции. Приблизительно 50-летний период оказывается как бы нормальным сроком, в продолжение которого число спартиатов уменьшается вдвое... Следовательно, постоянство и правильность явления заставляет предположить постоянную и правильную причину"156.
Эта причина крылась, очевидно, в социальной политике самого государства. В Спарте, где принадлежность к гражданскому коллективу обеспечивалась обязательным наличием земельного участка, клера, потеря последнего означала автоматическое исключение из числа полноправных граждан. А так как сама система спартанского землевладения, по-видимому, очень рано разрегулировалась, то результатом и было то, что за полтора века (с начала V до середины IV в.) количество спартиатов уменьшилось с 10 до 1 тысячи (Her. VII, 234, 2; Arist. Pol. II, 6, 11-12, 1270 a 30-33, 38). Уже Аристотель в "Политике" не только отметил факт олигантропии, но и интерпретировал его как результат спартанской системы землевладения и наследования (Arist. Pol. II, 6, 10-12, 1270 a 15-34).
Попытаемся восстановить примерную картину процесса обезземеливания спартиатов. Возможно, уже в течение V в. некоторые семьи в Спарте смогли получить больше земли, чем имели на это право. Таким образом, их интересы были поставлены выше интересов полиса, который был заинтересован в том, чтобы поддерживать определенное число "равных". Подобный процесс особенно должен был усилиться в конце Пелопоннесской войны, когда приток денежных богатств в Спарту с неизбежностью привел к возникновению крупных состояний, которые полис вряд ли мог эффективно контролировать. Принятый именно в данное время закон Эпитадея, разрешивший de facto куплю-продажу клеров, только узаконил, по-видимому, практику, имевшую место и ранее. Как неоднократно уже отмечалось, деньги и земля сосредоточились в одних и тех же руках157. Те спартиаты, которые сумели за время войны обогатиться, активно стали вкладывать свои деньги в землю, постепенно увеличивая свою недвижимую собственность. Через полтора века этот процесс привел к тому, что в Спарте осталось не более ста семей, владеющих землей (Plut. Agis. 5, 7; ср.: Arist. Pol. V, 6, 7, 1307 a 36). "Короче говоря, - подводит итог П. Кэртлидж, - если бы я мог выделить одну группу спартанцев, как главных виновников гибели Спарты,
этой группой стали бы те немногочисленные богатые спартиаты, которыми, подобно Агесилаю, так восхищались Ксенофонт и Плутарх"

На внеэкономический источник пополнения рядов гипомейонов указывают Г. Шёманн, А. Тойнби, Г. Бузольт, М. Финли, П. Кэртлидж160. Важным представляется замечание П. Кэртлиджа, что люди, "потерпевшие фиаско в период воспитания" или не выбранные в сисситии, автоматически не годились для гоплитской службы и уже потому оказывались в рядах гипомейонов161. Однако слабым моментом в подобных рассуждениях является то, что внеэкономический фактор действовал всегда, а о гипомейонах мы слышим применительно к вполне определенному периоду спартанской истории.
Понятно, что люди, лишенные клера и тем самым потерявшие экономический базис своего гражданства, исключались из сисситий и гражданского ополчения. Вариант их дальнейшей судьбы нетрудно себе представить. Будучи воинами-профессионалами, они не умели и не хотели заниматься чем-либо иным. Вряд ли даже малая их часть шла в ремесло. Им, в любом случае, было бы не выдержать конкуренции с теми, для которых ремесло было наследственным делом. С другой стороны, в общественном сознании любая профессиональная деятельность, кроме военной, не пользовалась особым уважением и считалась монополией периеков и
иностранцев162. Поэтому для гипомейонов, по крайней мере в первом поколении, занятие ремеслом должно было представляться делом неприемлемым163. Скорее можно думать, что часть их становилась наемниками, а другая часть использовалась для военно-полицейской службы внутри государства.
Н. И. Голубцова появление больших масс наемников связывает именно с фактом обезземеливания основной массы спартанских граждан. Она считает, что "расцвет наемничества относится... к началу IV в., когда из Спарты множество людей уходило в войска других государств. Это обстоятельство указывает на наличие большого количества спартиатов, потерявших свои земельные наделы и вынужденных добывать средства для существования вне Спарты"164. Таким образом, не будет большим преувеличением утверждать, что Спарта благодаря наличию в ней гипомейонов становится уже к началу IV в. крупнейшим экспортером наемников для всего греческого мира.
Гипомейоны, оставшиеся в Спарте, очевидно, использовались государством в административно-полицейском аппарате. Так, Кинадон165, по словам Ксенофонта, неоднократно исполнял поручения эфоров и при этом пользовался услугами корпуса "всадников" (Xen. Hell. III, 3, 9). Его тайная полицейская деятельность изображается как регулярная. По-видимому, он был постоянным участником такого рода карательных отрядов, которые время от времени прочесывали спартанскую территорию. Кроме Кинадона среди участников заговора, оказывается, были люди, имевшие собственное оружие (Hell. III, 3, 7). Как известно, только члены гражданского коллектива имели право в мирное время носить оружие. Это свидетельство Ксенофонта является важным аргументом в пользу того, что гипомейоны, выбыв из числа "равных", продолжали оставаться спартиатами, а наиболее способные из них занимали достаточно ответственные посты

Круг прав и обязанностей гипомейонов, как мы их себе представляем, был достаточно ограниченным. Они не участвовали в сисситиях, не являлись членами гоплитской фаланги. Поражение в правах, очевидно, распространялось и на другие сферы общественно-политической жизни. Вряд ли они могли занимать и выборные должности. Но одно право у них, кажется, все же было - это право участвовать в народном собрании. Вопрос об участии или неучастии гипомейонов в спартанской апелле связан с проблемой так называемой малой экклесии.
Единственное место, где обозначена малая экклесия, - сообщение Ксенофонта о заговоре Кинадона. Эфоры, по версии Ксенофонта, так были напуганы известием о заговоре и так спешили подавить мятеж в зародыше, что "не созвали даже так называемой малой экклесии" (Hell. III, 3, 8 - th;n mikra;n kaloumevvvnhn ejkklhsivan). Больше малая экклесия нигде не упоминается. Однако текст Ксенофонта является достаточной гарантией, что подобный институт действительно существовал168. Косвенное подтверждение тому являет собой надпись из Гифия, датируемая приблизительно 70-ми гг. I в. В ней речь идет о большой апелле (IG, V, 1, 1144, l. 20 - div a} e[doxe tw'i davmwi ejvn речь идет о большой апелле (IG, V, 1, 1144, l. 20 - div a} e[doxe tw'i davmwi ejvn tai'" megavlai" ajpellai'")169. К. Краймс приписывает подобное наименование народного собрания в Гифии прямому влиянию Спарты170. Дело в том, что Гифий, насколько нам известно, занимал привилегированное положение среди прочих городов периеков как военно-морская база Спарты (Xen. Hell. VI, 5, 32) и потому был более открыт спартанскому влиянию171.
Установить с большей или меньшей точностью время возникновения малой экклесии представляется весьма затруднительным. По мнению К. Германна, малая экклесия возникла тогда, когда среди самих спартиатов уже не существовало первоначального равенства172.
Возможно, появление этого нового для Спарты института было непосредственно связано с численным ростом в конце V в. гипомейонов и неодамодов, чей статус граждан предполагал их участие в народном собрании173. Подтверждением тому может служить одно место у Плутарха в биографии Агиса, где речь идет о количественном и качественном составе спартанского гражданства. Как уже упоминалось, к моменту реформ Агиса и Клеомена поляризация общества уже достигла своего апогея. На одном полюсе находилось 700 спартиатов, из которых только сто человек имели свои клеры, на другом - вся остальная масса граждан, которых Плутарх называет "толпой", "чернью" (oJ o[clo" - Agis 5). Тем не менее эта "толпа, лишенная средств к жизни и доступа к общественным должностям" участвует в народных собраниях, которые созывал царь Агис (Plut. Agis 9).

В результате резкого расслоения гражданского коллектива из всей массы ранее полноправных граждан выделилась особая группа, обладавшая пониженным социальным статусом. Это так называемые гипомейоны. Наличие их свидетельствует о каком-то глубинном, до поры до времени скрыто идущем в Спарте процессе социально-экономического перерождения общества. Размывание гражданского коллектива, приведшее к драматическому сокращению полноправных граждан, гомеев, и к уменьшению гражданского ополчения, заставило Спарту искать выход из создавшегося положения. Однако обычный для Спарты поиск паллиативов в тех случаях, когда требовалось радикальное вмешательство в ход вещей, привел к очередной искусственной попытке преодоления сложившейся ситуации: государство, лишившись части своего гражданства, попыталось восполнить его убыль кооптированием из числа илотов новых граждан, неодамодов. Однако это примитивное решение сложной социальной проблемы не привело, да и не могло привести к ожидаемым результатам.
Меры, предпринятые спартанским полисом по спасению своего гражданства, носили чисто искусственный, половинчатый и потому мало эффективный характер. Должно было пройти еще полтора века, Спарта должна была лишиться почти всех своих граждан, прежде чем государство наконец уничтожило ту архаическую цензовую систему при определении гражданских прав, которая в Афинах, например, была отменена еще на рубеже классики и архаики.
5. МОФАКИ.
Появление на рубеже V и IV вв. новых социальных групп наводит на мысль о создании в Спарте нескольких ступеней гражданства179. На первой ступени, бесспорно, находились те, кто являлся членом "общины равных", ниже - гипомейоны и неодамоды. Эти три социальные группы внутри одного и того же класса не были абсолютно изолированы друг от друга. Спартиат, потерявший свой клер, "опускался" в разряд гипомейонов. Но мог ли существовать обратный механизм? Не могло ли государство при той катастрофической убыли гражданства, которая наблюдалась в Спарте, прибегать к своего рода паллиативной мере и кооптировать себе "полных" граждан из низших слоев гражданского населения? Мы постараемся показать, что такая возможность хотя бы частично реализовывалась в Спарте с помощью института мофаков.
Мофаки, или мофоны180, судя по нашим источникам, представляли особую категорию лиц, получивших спартанское воспитание (ajgwghv) вместе с сыновьями спартиатов. Происхождение термина "мофак", или "мофон", не ясно. Его иногда возводят к слову movqo" ("битва", "разгар битвы", "сумятица сражения") и полагают, что первоначально мофаки были военной свитой знатных спартиатов181. Но вряд ли это так. Ведь слово movqo", которое употребляется только в эпической поэзии у Гомера и Гесиода, еще в период классики стало архаизмом и было забыто. Производные же от этого слова в аттической поэзии и прозе V-IV вв. приобрели уже далекое от первоначального значение. Так, у Аристофана movqwn - это наглый, дерзкий человек, выскочка и простолюдин (Schol. Aristoph. Plut. 279; Eq. 634).

Вместе с сыновьями спартанских граждан они проходили полный курс jagwghv (ap. Athen. VI, 271 e-f - eijsi;n ou\n oiJ movqake" ejleuvqeroi mevn, oujmh;n Lakedaimovnioiv ge, metevcousin de; th'" paideiva" pavsh").
Д. Лотце считает свидетельство Филарха самым важным для суждения о статусе мофаков. Он уверен, что к мофакам могли относиться сыновья гипомейонов, т. е. обедневших спартиатов. "Для сыновей опустившегося большинства имелся лишь один шанс для того, чтобы занять свое место в привилегированном классе"186 и этот шанс был связан с получением равноценного с прочими детьми граждан воспитания. Основываясь на данных Филарха, а также на Плутарховой биографии Клеомена (8, 1), Д. Лотце приходит к выводу, что, по крайней мере, в III в. богатые спартиаты широко использовали мофаков, вербуя их в качестве окружения для своих собственных сыновей. По-видимому, к III в. каждый знатный спартанский юноша имел сотоварищей из числа мофаков.
Не исключено, что такая практика была своеобразным налогом на богатых, который последние платили своим неимущим согражданам. Система литургий, широко развитая в античности, вполне могла принять в Спарте подобную форму. Именно такое истолкование дает вполне удовлетворительный смысл тому месту у Филарха, где он говорит, что при спартанском мальчике в зависимости от имущественного положения его отца мог находиться один или даже несколько воспитанников-мофаков (ap. Athen. VI, 271 e).
Таким образом, мофаки для Спарты являлись тем резервом, с помощью которого она могла хоть в малой степени восполнить резко возросшую именно в IV-III вв. убыль своего гражданства. В эту социальную группу, очевидно, входили разнородные элементы, состав которых на протяжении IV-III вв. мог меняться.
В сохраненном Стобеем фрагменте из трактата Телеса (ок. 240 г.) "Об изгнании" речь идет о весьма смешанном и неоднородном происхождении мофаков. По его словам, среди них могли быть и сыновья иностранцев, и сыновья илотов (Flor. XL, 8 - ka]n xevno" ka]n ejx ei{lwto"). Еще одну группу мофаков могли составлять бастарды (novqoi) - незаконные сыновья отцов-спартиатов и матерей-илоток. К сожалению, мы не обладаем прямыми свидетельствами античной традиции по этому поводу. Однако кое-какие косвенные данные и соображения общего порядка свидетельствуют в пользу такого предположения. Согласно Д. Лотце, "если и была какая-нибудь возможность наделить детей негражданского происхождения полными правами, то, естественно, эта возможность использовалась в интересах незаконных сыновей"187. По-видимому, незаконные сыновья спартиатов были самой привилегированной частью мофаков, которые по окончании обучения имели реальный шанс стать полноправными гражданами. Среди них, конечно, могли быть и побочные сыновья царей. Так, в биографии Клеомена Плутарх сообщает о том, что вместе с этим царем воспитывалось двое мофаков, которые позже входили в его свиту (8, 1 - duvo tw'n suntrovfwn tou' Kleomevnou", ou}'" movqake" kalou'sin). По данному поводу Д. Лотце замечает: "С большой степенью вероятности можно утверждать, что они были незаконными детьми царственных отцов и илоток. В любом случае это была очень большая честь - быть suvntrofoi царей"

Таким образом, говоря о времени появления института мофаков, надо подчеркнуть два момента: как единичное явление этот институт мог возникнуть довольно рано, во всяком случае, во второй половине
V в. он уже существовал, в своем же окончательном виде он оформился не ранее второй половины IV в.190 Более точная датировка вряд ли возможна. Ведь нам приходится оперировать только двумя опорными датами: временем Ксенофонта, когда эта форма только зарождалась, и временем Филарха, когда институт мофаков принял характер давно устоявшегося массового явления. По словам Д. Лотце, около 400 г. "еще не установились те отношения, с помощью которых мы можем объяснить наличие множества мофаков во время Филарха... феномен, который является позднейшим результатом весьма длительного развития"191.
Мы уже говорили, что первоначально в число мофаков входили сыновья иностранцев и побочные сыновья спартиатов. Первая категория - дети иностранцев, - конечно, не могла быть многочисленной. Речь идет об исключительных, единичных случаях, которые являлись формой благодарности Спартанского государства за оказанные ему услуги. Такое право, как мы знаем, было даровано Ксенофонту. Как полагает С. Я. Лурье, "если они (сыновья иностранцев. - Л. П.) и получали гражданские права, то это было только почетным званием и не давало реальных прав"192.
Кроме мофаков-иностранцев и мофаков-бастардов на рубеже V и IV вв., по-видимому, появилась и стала расти еще одна группа мофаков - детей гипомейонов. Их отцы по какой-либо причине были ущемлены в своих правах и не могли дать своим сыновьям подобающего образования. К такого рода мофакам, если доверять нашей традиции, относились Лисандр, Калликратид и Гилипп (Phylarch. ap. Athen. VI, 102, 271 e-f; Aelian. V. h. XII, 43). На мофакское Гилипп (Phylarch. ap. Athen. VI, 102, 271 e-f; Aelian. V. h. XII, 43). На мофакское происхождение Лисандра впервые указал Филарх. Элиан добавил к нему еще Калликратида и Гилиппа. Хотя в случае с Лисандром позволительно усомниться в достоверности традиции193, однако, с другой стороны, указание Плутарха на бедность отца Лисандра (Lys. 2, 2) наводит на мысль, не был ли Аристокрит гипомейоном194. Возможно, именно сомнительное происхождение Лисандра и бедность его рода были причинами того, что путь его к политической карьере был столь долог. Ведь в 407 г., когда он впервые появляется на политической арене, ему уже шел пятый десяток.
О происхождении Калликратида мы не знаем решительно ничего. Зато неплохо осведомлены о происхождении Гилиппа. Его отец, Клеандрид, сопровождал в качестве эфора царя Плистоанакта в походе против Афин, был подкуплен Периклом и приговорен у себя на родине к смерти (Diod. XIII, 106, 10; Plut. Per. 22). Ему удалось бежать и обосноваться в Фуриях (Thuc. VI, 104; Strab. VI, p. 264; Polyaen. II, 10). Его сын Гилипп ко времени бегства отца, вероятно, еще не был взрослым человеком и ему в дальнейшем уже пришлось идти дорогой мофака.

Они получили свободу и часть гражданских прав в обмен на военную службу и активно использовались государством вплоть до крушения спартанской гегемонии. В период наибольшей активности Спарты низший командный состав спартанской армии, бесспорно, формировался из неодамодов. Сыновья наиболее преуспевших неодамодов, очевидно, становились мофаками, хотя вряд ли это было правилом по отношению ко всему потомству неодамодов198. Отдельные представители этого сословия, допущенные к общественному воспитанию, могли стать членами высшего офицерского корпуса и даже занять пост гармоста. Эти редкие случаи, тенденциозно поданные и искаженные врагами Спарты, и были отмечены нашей традицией. Отсюда, скорее всего, и возникли гармосты-илоты, о которых говорят Ксенофонт и Исократ.
В современной историографии существует, по крайней мере, две точки зрения на илотское происхождение гармостов. Согласно первой, античная традиция в этом пункте полностью недостоверна (она родилась в среде, враждебной Спарте, и является злостной клеветой на Спарту и ее лидера)199.
Более позитивной нам представляется точка зрения тех ученых, которые все же видят в сообщениях Ксенофонта и Исократа рациональное зерно и полагают, что за гармостами-илотами скрываются спартанские граждане, которые в детстве были мофаками. Такова точка зрения К. Германна, Г. Шоманна, П. Кэртлиджа, С. Я. Лурье200. К ним примыкают также В. Эренберг и Д. Лотце. Последние видят в этих бывших мофаках, ставших спартанскими офицерами, сыновей именно неодамодов201.
Как мы старались показать выше, уже в классический период круг лиц, приобщенных к спартанскому общественному воспитанию, был несколько шире круга граждан в собственном значении этого слова. Наряду с детьми самих спартиатов здесь воспитывались также дети гипомейонов, неодамодов, иностранцев. Пока спартанский полис оставался еще достаточно устойчивым, чтобы сохранять и поддерживать корпоративные интересы граждан, допуск извне в гражданский коллектив мог носить только характер редких поощрительных актов. Данное правило, характерное для всех античных полисов в эпоху их расцвета202, особенно жестко соблюдалось в общинах спартанского типа с их тенденцией к полной закрытости
и кастовости. По словам В. Эренберга, "пополнение Спарты новыми гражданами вплоть до времени эллинизма совершалось, за редким исключением, медленно и неохотно"203. И если был у какой-либо социальной группы в Спарте шанс стать полноправными гражданами, то к этой группе мы должны отнести только мофаков.

Талантливые мофаки могли рассматриваться как один из резервов пополнения командного состава. В этом случае государство находило возможность обеспечить их клерами и, таким образом, ввести в круг гомеев. Намек на подобную возможность, опять-таки в связи с Лисандром, мы находим у Филарха. По его свидетельству, Лисандр стал гражданином благодаря доблести (Luvsandron... polivthn genovmenon diЖ ajndragaqivan - ap. Athen. VI, 271 f). В этом же ряду свидетельств стоит характеристика, которую дал Ксенофонт Кинадону, руководителю антиспартанского заговора 398 г. По его словам, "это был юноша, сильный телом и духом, но не принадлежавший к сословию гомеев" (Hell. III, 3, 5). Этим примером воспользовался и Аристотель, чтобы продемонстрировать опасность отстранения от управления государством людей мужественных и энергичных, особенно в тех полисах, где правящий класс количественно невелик. Согласно Аристотелю, Кинадон устроил вооруженный заговор против спартиатов из-за того, что, "будучи человеком мужественным (ajndrwvdh"), не занимал в государстве надлежащего положения" (Pol. V, 6, 2, 1306 b 34-36). По мнению В. Ньюмана, Аристотель, вероятно, имел в виду именно случай с Кинадоном, когда советовал аристократическим правительствам принимать в состав правящего класса представителей других сословий, называя это "врачебным средством", необходимым для политического равновесия (Pol. V, 7, 8, 1308 b)208. Как видно из источников, Спарта иногда прибегала к "врачебным средствам", о которых писал Аристотель. В пользу этого говорит судьба Лисандра, Гилиппа и Калликратида. Правда, все три фигуры выдвинулись в период Пелопоннесской войны, когда Спарта особенно сильно нуждалась в военных лидерах и не могла с прежней последовательностью проводить свою узкокастовую социальную политику. После войны, возможно, наступила реакция. Именно так стоит понимать тот факт, что Кинадон, человек неординарный и уже сумевший себя проявить на государственной службе, тем не менее оставался "второсортным" гражданином209.
Подводя итоги, хочется вкратце суммировать наши взгляды на мофаков. Как это было показано выше, все наши источники, без исключения, относят мофаков к мальчикам, а не взрослым людям. Они воспитывались вместе с сыновьями граждан, с детства воспринимая корпоративный дух спартиатов и их элитарную исключительность. Мофаки были выходцами из разных социальных групп спартанского населения, причем, по крайней мере для IV в., вовсе не обязательно думать о преобладающем количестве среди них детей илотов.
Хотя мофаки и получали спартанское воспитание, безусловно необходимое для гражданского статуса (Plut. Apopth. Laс. 54; Inst. Lac. 21), но eo ipso спартанскими гражданами они не становились.