Уважаемые, господа! Город Львов, место жительства ув. Рея, натолкнул меня на некие воспоминания связанные с этим местом. Нет, это не написано мною прямо вот сейчас, этот материал в числе прочих уже выставлялся на нескольких литературных ресурсах, где имел, не скрою, определенный успех. А и не мудрено, ведь с нами уходит в небытие очень многое интересное и незнакомое молодому поколению.
Собственно, что еще меня подвигло на публикацию этого материала так это поисковые дела ув. Вячеслава. Я видел воочию, валяющимся под ногами, все то, что теперь является дорогостоящими раритетами. В общем... почитайте.
Итак. Город Львов.1946 год.
Недавно закончилась война. 1946 год. Отец получил работу во Львове, он инженер - горняк, и мы, т.е. я, он, моя мачеха Маня и ее сын Алик приехали туда на постоянное место жительства. Дали нам комнату в коммуналке. Двое еще соседей. Впервые на кухне увидел газ - голубой огонек . Впечатляло, поскольку до этого огонь я видел лишь в печках, буржуйках и т.д. А еще в двери на кухню было стекло с проволочной арматурой , что на меня произвело прямо неизгладимое впечатление. Никак не мог понять, как же она туда попала. В двух комнатах жили полковники со своими ППЖ, «походно-полевыми женами». Молодые ребята, мне они, правда, такими тогда не казались, наверстывали упущенное, вели весьма разгульный образ жизни, пьянствовали, матерились безбожно и дрались ежедневно, иногда между собой, но чаще с женами. Били их почему- то лыжами, не знаю, может, это были лыжные войска, и даже крепкое это дерево не выдерживало, ломалось, да и как не ломаться, бабы-то тоже не хлипкие были.
Четырехэтажный дом имел парадный и черный выход. Черный выходил в сад, т.е., к каждому подъезду примыкал свой сад, отделенный от других дощатым забором. Когда - то, видимо, прекрасный и ухоженный в данный момент представлял из себя жалкое зрелище. Грязный, бездействующий фонтан. Замусоренные дорожки. Но нам, пацанам, как раз этот беспорядок и был на руку, играли в «войнушку», в дальнем углу из всякого хлама соорудили «штаб». Взрослые постепенно наводили порядок. Впервые попробовал черную и красную смородину, которая тут росла, и крыжовник. Из соседнего сада в наш свешивались огромные яблоки. Посеченные войной деревья, несмотря ни на что, исправно плодоносили. Дом отапливался своей индивидуальной котельной. Жильцы по очереди дежурили истопниками. Я любил, когда отец там командовал парадом. Он большим немецким тесаком рубил дрова, подбрасывал их в ненасытную топку, а я с замиранием смотрел на огонь, было в нем что - то чарующее и непостижимое. Смотреть на огонь это, наверное, еще с первобытных времен в человеке. Всегда ждал следующего отцова дежурства. Уголь был в мешках с разными «нерусскими» надписями и свастиками.
Свастика присутствовала буквально на всем. У пацанов была масса денег: немецких, польских, румынских и прочих. Деньги просто валялись под ногами. А что не валялось? Помню груды разбитого стрелкового оружия, а рядом гипсовые, окровавленные ноги, руки, видимо привезенные из госпиталей. На улицах стояли разбитые грузовики всех стран - участниц войны, в кузовах которых мы раскладывали порох и, поджигая его, наблюдали как горит, танки и другая техника, нашедшая здесь свое последнее прибежище. Сдвинули ее с проезжей части на тротуар чтоб не мешала и успокоились. Рядом с городом была небольшая гора Соколинка, на которой стояли два подбитых танка, являвшиеся, на текущий момент, складами артиллерийского пороха и охранявшиеся часовыми. Мы подбирались ползком в темноте под танки и через нижние люки воровали холщовые мешочки с красными «макаронинами». Игра. Стоило нажать носком ботинка на кончик лежащей на земле «макаронины» и она с шипением начинала носиться по земле, выделывая замысловатые вензеля. Забава. Почти все игры были связаны с войной, прошедшей, но оставившей неизгладимый след в детских душах.
Играли настоящим оружием, которого было более чем достаточно. Пистолеты с боевыми патронами, немецкие автоматы, ножи, палаши, гранаты, дымовые шашки, которыми мы чаще всего играли. Зажигали их прямо на улицах, облака дыма заволакивали все окрест а мы с интересом наблюдали, как тормозилось движение и взрослые с криками и матом пытались погасить шашки. Выходили на окраину города и там из готовых траншей и окопов палили друг в друга боевыми патронами. Правда, по команде старшего, т.е., одни вставали и стреляли, другие в это время прятались в траншеях а затем наоборот. Бог, видимо, был к нам благосклонен с нашими–то забавами. Через некоторое время переехали в другую квартиру, почему, не знаю, но, видимо, она была побольше и благоустроенней прежней.
Квартира эта в прошлом принадлежала какому - то богатому еврею, взрослые так говорили, имея, видимо, на то основания, погибшему в горниле войны. На старинных стеллажах стояли фолианты в тисненых, золотом по коже, переплетах. Помню прекрасно изданные книги на немецком языке с глянцевыми, цветными иллюстрациями о животных, скорее всего, это была энциклопедия, из которой мы, маленькие несмышленыши, по указанию взрослых, выдирали картинки, а сами книги выбрасывалиь на свалку. Не знаю, для чего это делалось, может, в целях освобождения некоего жизненного пространства. Дорогая резная мебель и масса предметов раритетного характера, не имеющих цены, в то время и, правда, цены не имела, и тоже безжалостно выбрасывалась. В подвале дома нами было обнаружено большое количество хрустальной, фарфоровой посуды. Видимо, прятали от бомбежек и, конечно, самое ценное, дорогое. Сейчас, с высоты своего жизненного опыта, могу догадываться о ценности тех вещей. Мы устанавливали раритеты на длинной доске у стены и затем, увлеченно кидали в них камни, разбивая вдребезги эту красоту. Помню, это были огромные хрустальные ладьи, вазы, тарелки с рисунками и прочее.
Запомнилось празднование дня Победы. На городской площади установили прожектора, очень мощные, войсковые, они поймали в перекрестье пролетавший случайно самолетик и тот, ослепленный, летел и не мог вырваться из их цепких лап, здесь же артиллерийские установки, готовые к салюту. Всенепременный военный оркестр играет бравурные марши. Мы с отцом идем смотреть салют. Темные улицы. Освещение только еще собираются восстанавливать. Изо всех окон идет пальба боевыми патронами. Трассирующие очереди яркими цепочками пронизывают черноту неба, треск, грохот. Светопреставление. У населения навалом оружия. Народ празднует победу.
Мирное время да не совсем. Масса недобитых – петлюровцы, бандеровцы, бывшие полицаи. Стрельба каждую ночь. НКВД воюет. Иногда взрываются дома и огромные облака дыма и пыли долго висят над городом. Из руин выносят трупы погибших. Говорят, что немцы, уходя, заминировали многие здания. Авиационные бомбы с часовыми механизмами. Рядом с нашим домом как раз тюрьма, где видно, и сидят все недобитки. Из окон нашей квартиры хорошо наблюдается ее внутренняя жизнь.
Во Львове я начал свою дорогу к знаниям, пошел в школу. Мало чего помню про эту страницу своей жизни. Но вот … Послевоенная школа, разруха, запустение. Дирекция решила силами учеников навести мало- мальский порядок. Всем первоклашкам велено приходить на уроки с бритвочками и на переменах мы этими орудиями труда скоблили ободранные парты , готовили к последующей покраске. Мне так это занятие понравилось, что перемены обычно не хватало и я, уже на уроках, продолжал усердно отскабливать школьный инвентарь.
Однажды отец, вызваннный в школу по поводу моего плохого поведения, стоял в коридоре и на протяжении всего урока наблюдал в приоткрытую дверь, чем занят его сын. В то время как другие дети набивали свои головы знаниями, я, высунув от усердия язык, скоблил парту. Думаю, это занятие и положило начало моей «рукастости», чего нельзя сказать о «головастости», хотя жена моя с последним не согласна. Из своей львовской жизни запомнилось еще обращение « проше пана» и «пани прошу», которое от частоты употребления превратилось в одно слово - «панипрОшка» с ударением на О и неким взвывом на конце. А еще слово «гуля», означавшее шишку. Уже будучи постарше и читая книгу о небезызвестной Гуле Королевой, не мог отделаться от знакомости этого слова в приложении к героине.
