Если это так, то Спарта с самого начала стала взыскивать со своих новых союзников столько же денег, сколько Афины, пребывая на вершине своего могущества. Нужно заметить также, что территория, с которой Спарта могла собирать налоги, была гораздо меньше, чем территория бывшей Афинской державы. Во-первых, отсюда надо исключить малоазийские города, отданные по третьему договору Персии, во-вторых, сам Пелопоннес (члены Пелопоннесской лиги были освобождены от обязательного денежного обложения)121.
Из случайных намеков в источниках мы можем отчасти представить себе, на каких принципах строилась спартанская система обложения. Крупный вклад в казну, очевидно, составили те 470 талантов, которые Лисандр вернул Спарте в 404 г. (Xen. Hell. II, 3, 8). Спартанцы определили условия мирного договора с Афинами исключительно в своих интересах, без учета пожеланий членов Пелопоннесской лиги. У Ксенофонта в "Греческой истории" фиванские послы одной из главных причин своего разрыва со Спартой выставляют то, что спартанцы лишили их законной доли в добыче (III, 5, 12). Об этом же говорит и Юстин (V, 10, 12-13).
В мирный договор 404 г. спартанцы не включили пункт, касающийся выплаты фороса. Однако, как верно в свое время заметил Ф. Ф. Соколов, "это совершенно в духе древних, и особенно в духе спартанцев. Истолкование условий или законов иногда значительно расширяло их содержание"122. Но тем не менее, основываясь на немногочисленных и лаконичных сообщениях античных авторов, особенно Аристотеля, мы все-таки можем представить себе, что собою представлял "союзнический сбор" и на каких принципах строилась вся финансовая политика Спарты.
В "Афинской политии" Аристотель приводит подлинный текст афинского декрета 403 г., где встречается упоминание о "союзнической казне". Если учесть, что в нашем распоряжении находятся главным образом только самые краткие и косвенные свидетельства об обложении спартанских союзников, то сохраненный Аристотелем текст этого важного политического акта приобретает особое значение.
Созданная спартанцами в 404 г. казна, по всей видимости, называлась to; summacikovn. Во всяком случае, Аристотель, рассказывая о восстановлении демократии в Афинах, приводит полный текст договора между демократической и олигархической партиями (последняя находилась в Элевсине). Один из пунктов этого договора гласил, что "вносить подати с доходов в союзную казну (suntelei'n eij" to; summacikovn) элевсинцы должны наравне с остальными афинянами" (Ath. pol. 39, 2). Выражение to; summacikovn буквально может быть переведено как "союзная касса".

Так, по словам Исократа, "политический строй лакедемонян, который в течение семисот лет никто не увидел поколебленным... оказался за короткое время этой власти [спартанской гегемонии] потрясенным и почти что уничтоженным" (VIII, 95). Точно такую же точку зрения на спартанскую гегемонию высказывал и Плутарх в биографии Агесилая: "Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром" (5). Гранью, таким образом, для Плутарха является конец V - начало IV в.
По мнению Аристотеля, упадок Спартанского государства был связан непосредственно с его гегемонией над греческим миром: "Лакедемоняне держались, пока они вели войны, и стали гибнуть,
достигнув гегемонии: они не умели пользоваться досугом и не могли заняться каким-либо другим делом, которое стояло бы (в их глазах) важнее военного дела" (Pol. II, 6, 22, 1271 b 5-10).
Из этих немногих цитат видно, что уже в древности греческие философы и историки подметили важный сдвиг, который произошел в спартанском обществе на рубеже веков. Они совершенно правильно определили момент, начиная с которого Спарта вступила в полосу глубокого кризиса, и столь же верно наметили основные причины этого явления. Пользуясь современной терминологией, можно следующим образом суммировать их мнения. Спарта оказалась несостоятельной в своей внешней политике и в силу "узкой специализации" ее граждан, и в силу отсутствия какой-либо конструктивной идеи, способной вновь объединить греческие полисы, но уже под спартанским руководством. Как верно отметил Г. Бенгтсон, "для политического развития Греции имело роковое значение то, что Спарта, победив в великой войне, не имела никакой конструктивной идеи для нового оформления эллинского мира, в котором поражение Афин создало еще незаполненный вакуум. Особенно недоставало Спартанской архэ великой национальной идеи, такой, например, как идея морского союза под предводительством Афин в борьбе эллинов против варваров"127.
"Военная каста на Евроте" при строительстве своей державы не сумела создать и использовать другие средства и методы, кроме чисто военных. Достаточно вспомнить, что единство и связь полисов в Спартанской "империи" призваны были поддерживать исключительно военные должностные лица, гармосты, и исключительно военными методами, т. е. путем насилия. Как это ни парадоксально звучит, но для Спарты ее победа в Пелопоннесской войне по-своему оказалась роковой. Она неизбежно поставила перед ней задачи, которые Спарта не могла и не умела решать.